Стэнли Джон Уаймен - Любовь на полях гнева

И он повел меня по старинной каменной лестнице, которой пользовались, видимо, многие, но которую не убирал никто.

– Вы здесь живете? – спросил я.

– Да.

И вдруг, обернувшись ко мне, он посмотрел на меня взглядом, полным смущения:

– Тут довольно бедно, – заговорил он, обнаруживая явное желание спуститься опять вниз. – Будет, пожалуй, лучше, если мы пойдем…

– Нет, нет, – вскричал я, горя нетерпением. – Ведите меня в вашу комнату, какой бы она ни была. Я не могу больше ждать! К счастью, я встретил вас, и теперь не отпущу, пока вы не скажете мне всей правды.

Он все еще колебался, пытаясь придумать какие-нибудь иные отговорки, но, видя мою беспредельную решимость, все же повел меня дальше, на самый верх дома. Там у него была маленькая комната, в которой стояли кровать, стол, стул, на стене висело распятие, а на полу лежали две-три книги. Свет проникал сюда через маленькое квадратное оконце.

Окно, очевидно, не закрывалось: когда мы вошли, с пола поднялся и вылетел вон голубь. Отец Бенедикт пробормотал какое-то извинение и объяснил, что кормит у себя голубей нарочно.

– Они составляют единственное общество для меня, – печально добавил он.

– Но ведь вы прибыли сюда по собственному желанию, – довольно грубо заметил я, поддаваясь вновь смутным опасениям.

– Да, и только для того, чтобы расстаться еще с одной иллюзией. Вы знаете, сколько лет я стремился к реформе, к свободе… Я воображал, что и другие хотят того же. Прекрасно, нынче мы достигли того и другого, и первое, для чего народ воспользовался своей свободой – было нападение на религию.

Тогда я отправился сюда, ибо мне сказали, что здесь собрались защитники церкви, что здесь религия сильна и уважаема. Во мне ожила надежда! А что же я нашел здесь? Мнимые чудеса, ложь, обман… Обман, к которому прибегает как одна сторона, так и другая. И всюду, всюду одно насилие!

– Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?

– Неделю тому назад я совсем было собрался в дорогу. Но теперь… когда вы…

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – хрипло воскликнул я. – Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!

– О, Боже мой! – застонал отец Бенедикт со слезами в голосе. – Как я боялся этого!

– Чего вы боялись?

– Что нанесу вам удар прямо в сердце…

– Послушайте, говорите же откровенно!

– Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, – проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.

Я остолбенел.

– Как обручена? С кем же? – опомнившись, заговорил я.

– С господином Фроманом, – последовал тихий ответ.

– Не может быть! – произнес я, не узнавая собственного голоса. – С Фроманом! Не может быть.

Произнося эти слова, я сам понимал, как нелепо подвергать их сомнению, и отвернулся, чтобы отец Бенедикт не мог видеть моего лица.

Фроман! Это имя объяснило мне теперь многое.

Погруженный в свои мысли, я задержал взгляд на окне, выходившем во двор-колодец. На противоположной его стороне, внизу виднелось крыльцо, похожее на монастырскую паперть, с какой-то каменной фигурой посередине. Я невольно заметил, как во двор вошли два человека и направились к этой паперти. Они не стучали в дверь, никого не звали, но один из них слегка стукнул два раза оземь посохом. Через секунду или две дверь открылась сама собой, и оба незнакомца исчезли за нею.

Все это я заметил совершенно бессознательно, и только стук закрывшейся двери окончательно вывел меня из раздумья.

– Фроман, – сказал я. – А где же Дениза?

Отец Бенедикт покачал головой.

– Вы должны это знать! – хрипло закричал я. – Должны знать!

– Я знаю, – медленно отвечал он, не отрывая от меня глаз, – но не могу вам сказать. Я не мог бы этого сказать даже и ради спасения вашей жизни, господин виконт. Это сообщено мне на исповеди.

Я был ошеломлен и упал духом от такого ответа. Было понятно, что об эту железную дверь, ключ от которой заброшен, я могу биться головой до самой смерти и все-таки не достигну цели.

– Зачем же вы рассказали мне все это в таком случае? – воскликнул я с тоской.

– Я хотел, чтобы вы уехали скорее из Нима, – мягко отвечал старый священник, глядя на меня умоляющими глазами. – Мадемуазель Дениза уже обручена, и добраться до нее вы не сможете. Через несколько часов, вероятно, как только кончатся выборы, здесь начнется восстание. Я знаю вас и ваши чувства мне известны. Вы не можете пристать ни к той, ни к другой партии. Зачем же вам тогда оставаться здесь?