Роберт Стивенсон - Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)

Дик вывел всех своих людей из дома, призвал их к храбрости, и отряд стал отстреливаться от летящих с обеих сторон стрел.

Тем временем стали открываться дом за домом, улица наполнилась ланкастерцами и огласилась их победоносными криками. В конце концов в тылу Ричарда врагов оказалось почти столько же, сколько на передовой. Стало понятно, что пост ему не удержать. Хуже того, если бы даже это ему удалось, теперь в этом не было смысла, и вся армия йоркистов оказалась перед лицом полного и окончательного разгрома.

Главную опасность представляли люди, нападавшие с тыла, к ним и развернул свои силы Дик. Став во главе отряда, он пошел на передовой отряд неприятеля. Столь стремительной была его атака, что ланкастерцы дрогнули и даже стали прятаться в дома, из которых только что выскочили.

Тем временем те, кто наступал с площади, перебрались через баррикаду и ударили с другой стороны. Дику вновь пришлось разворачиваться и вытеснять врага со своих позиций. И на этот раз боевой дух его людей восторжествовал. Улицу они очистили одним победоносным броском, но сразу после этого из окон и дверей снова посыпались вражеские лучники и в третий раз нанесли им удар в тыл.

Войско йоркистов постепенно редело. Не раз Дик сам оказывался в гуще врага и вынужден был спасать свою жизнь мечом. Несколько раз он чувствовал горячую боль. А битва все продолжалась то с одной, то с другой стороны, без решительного исхода.

Неожиданно Дик услышал громкие звуки трубы, долетевшие откуда-то с городских окраин. К небу взлетел боевой клич йоркистов, его подхватило множество радостных голосов, и в то же время люди перед ним начали стремительно отступать по улице и дальше на площадь. Кто-то крикнул: «Бежим!» Трубы запели вразнобой, кто-то трубил атаку, кто-то отступление. Стало понятно, что по врагу был нанесен сильный удар и что ланкастерцы, по крайней мере на время, отброшены и смяты.

А потом, точно в театре, разыгралась последняя сцена битвы за Шорби. Неприятельское войско перед Ричардом развернулось, как собака, которой дали приказ возвращаться, и началось лихорадочное отступление. В ту же секунду на рыночную площадь, как ураган, вылетел отряд всадников и стал преследовать их. Ланкастерцы на ходу оборачивались и отбивались, йоркисты разили их пиками.

Неожиданно в самой гуще битвы Дик увидел Горбуна. Он уже в то время выказывал задатки того героизма и боевой доблести, которые годы спустя, в сражении при Босуорте, когда он уже запятнал себя преступлениями, едва не изменили ход истории и не решили судьбу английского престола. Уклоняясь от ударов, топча павших, он настолько умело управлял своим могучим конем, так искусно защищался и так щедро дарил смерть неприятелю, что оказался в гуще противника вдалеке от своих рыцарей. Пробивая себе дорогу кровавым мечом, он приближался к тому месту, где вокруг себя собрал самых доблестных воинов лорд Райзингэм. Еще мгновение, и они бы встретились: высокий, блистательный и знаменитый воин и уродливый, невзрачный и болезненный мальчишка.

И все же Шелтон ни на секунду не усомнился в исходе этого поединка. Когда битва на миг расступилась в следующий раз, он увидел, что фигура графа исчезла, но Горбун Дик, по-прежнему размахивая мечом, направляет своего коня в самую гущу боя.

Так, благодаря бесстрашию Шелтона, удержавшего вход в улицу во время первой атаки, и благодаря столь своевременному прибытию подкрепления из семисот человек, юноша, который впоследствии вошел в историю под проклятым именем Ричада III, одержал свою первую значительную победу.

Когда в пределах досягаемости не осталось ни одного врага, Дик, печально посмотрев на остатки своего доблестного войска, принялся подсчитывать цену победы. Теперь, когда опасность миновала, Дик вдруг осознал, что сам он до того поломан, разбит и обессилен, на нем столько ран и кровоподтеков и, самое главное, бой настолько измотал и иссушил его, что он уже попросту не способен к новому напряжению.

И все же время для отдыха еще не настало. Город был взят приступом, и, хотя жителей его никак нельзя было обвинить в сопротивлении, было очевидно, что эти грубые воины будут не менее грубы и тогда, когда бой закончился, и что вскоре откроется еще одна, еще более страшная страница войны. Ричард Глостер не был тем вождем, который стал бы защищать мирное население от своих разъяренных солдат. Даже будь у него такое желание, неизвестно, оказалось бы это в его власти.