Оскар Уайльд - Кентервильское привидение (сборник)

– Господи, дитя мое, где ты была? – довольно сердито спросил мистер Отис, полагая, что она подшутила над ними. – Сесил и я объездили все графство, разыскивая тебя, а твоя мать чуть не умерла от горя. Не смей больше так шутить над нами.

– Только над призраком! Только над призраком! – завопили близнецы, прыгая вокруг них.

– Милая моя, слава богу, ты нашлась! Никогда не покидай меня больше! – шептала миссис Отис, целуя дрожащую девочку и разглаживая ее спутанные золотистые волосы.

– Папа, – тихо сказала Вирджиния, – я была у призрака. Он умер, и вы должны пойти взглянуть на него. Это был очень дурной человек, но он раскаялся во всем, что совершил, и перед смертью подарил мне вот эту шкатулку с драгоценностями.

Все семейство воззрилось на нее в немом изумлении, но Вирджиния была совершенно серьезна. Она спокойно повернулась и повела их через отверстие в стене по уходившему вниз узкому потайному коридору, освещаемому только свечой, которую замыкавший шествие Вашингтон успел захватить со стола. Наконец они подошли к массивной дубовой двери, сплошь забитой ржавыми гвоздями. Едва Вирджиния дотронулась до нее, как тяжелые петли заскрипели, дверь подалась назад, и они оказались в тесной каморке с низким сводчатым потолком и с узким оконцем, заделанным решеткой. В стену было вмуровано огромное железное кольцо, а к нему прикован гигантский скелет, который во весь рост распростерся на каменном полу. Казалось, он тянется длинными костлявыми пальцами к старинному кувшину и блюду, поставленным так, чтобы он не смог их достать. По-видимому, в кувшине когда-то была вода, потому что внутри он весь позеленел; на блюде же не было ничего, кроме горсти пыли. Опустившись подле скелета на колени, Вирджиния сложила руки и молча начала молиться, а все остальные с удивлением глядели на следы страшной трагедии, открывшейся им так внезапно.

– Смотрите! – воскликнул вдруг один из близнецов, выглянув в окно, чтобы узнать, в каком крыле замка они находятся. – Смотрите! Старое миндальное дерево зацвело, цветы ясно видны при луне!

– Бог простил его, – торжественно произнесла Вирджиния, поднявшись с колен, и лицо ее словно озарилось светом.

– Вы настоящий ангел! – вскричал юный герцог, обнял девочку за шею и поцеловал ее.

Спустя четыре дня после этих удивительных событий около одиннадцати часов вечера из ворот Кентервильского замка выехала похоронная процессия. Катафалк везли восемь черных лошадей, на головах у которых покачивались пышные султаны из страусовых перьев, а на свинцовый гроб был накинут роскошный пурпурный покров, украшенный золотым гербом Кентервилей. По бокам катафалка и следовавших за ним экипажей шли слуги с горящими факелами, и весь кортеж производил необыкновенно величественное впечатление.

Процессию возглавлял лорд Кентервиль, специально прибывший из Уэльса, чтобы присутствовать на похоронах. Он ехал в первом экипаже с маленькой Вирджинией. За ними следовали посол с женой и Вашингтон с тремя мальчиками, а последний экипаж занимала миссис Амни. Все решили, что она имеет право проводить привидение в последний путь, раз оно более пятидесяти лет держало ее в страхе. В углу кладбища под старым тисом была вырыта глубокая могила, и преподобный Огастас Дампьер проникновенным голосом прочел заупокойную молитву. Когда церемония окончилась, слуги, следуя обычаю Кентервилей, потушили факелы, и, прежде чем гроб начали опускать в могилу, Вирджиния вышла вперед и возложила на крышку большой крест, сплетенный из белых цветов миндаля. В этот момент луна выплыла из-за туч, маленькое кладбище озарилось спокойным серебристым светом, а в соседней роще запел соловей. Вирджиния вспомнила, как призрак рассказывал про Сад Смерти, и глаза ее наполнились слезами. По дороге домой она почти не разговаривала.

На следующее утро, перед отъездом лорда Кентервиля в город, мистер Отис обсудил с ним вопрос о драгоценностях, которые призрак подарил Вирджинии. Украшения были великолепны, в особенности рубиновое ожерелье в старинной венецианской оправе – настоящий шедевр ювелирного искусства шестнадцатого века. Однако стоили они так дорого, что мистер Отис сомневался, вправе ли он разрешить дочери принять этот подарок.

– Милорд, – сказал он. – Я знаю, что у вас в стране принцип неотчуждаемости недвижимого имущества, принадлежащего роду, распространяется не только на землю, но и на драгоценности, и для меня совершенно ясно, что эти украшения являются или должны быть предметами, передаваемыми в вашей семье по наследству. Поэтому прошу вас увезти их в Лондон и считать их просто частью вашего имущества, возвращенного при несколько странных обстоятельствах. Что касается моей дочери, то она еще ребенок, и мне приятно видеть, как мало ее интересуют подобные атрибуты праздной роскоши. Кроме того, по мнению миссис Отис, эти камни представляют большую ценность, и за них можно выручить изрядную сумму. А моя супруга, должен вам сказать, неплохо разбирается в искусстве – до замужества она провела несколько зимних сезонов в Бостоне. Вы, верно, согласитесь со мной, лорд Кентервиль, что, исходя из этого, я не могу позволить кому-нибудь из моей семьи принимать такие подарки. К тому же эти пустые побрякушки, может быть, вполне подходят и даже необходимы почтенным британским аристократам, но совершенно неуместны для нас, воспитанных в строгих и, я убежден, в бессмертных принципах республиканской простоты. Пожалуй, следует вам сказать, что Вирджиния очень хотела бы оставить себе шкатулку на память о вашем несчастном, заблудшем предке. Поскольку шкатулка старая и никуда не годится, вы, может быть, не откажетесь выполнить ее просьбу. Я же, признаюсь, очень удивлен таким пристрастием моей дочери к средневековью в каких бы то ни было его проявлениях и могу объяснить это только тем, что Вирджиния родилась в одном из пригородов Лондона, где миссис Отис пришлось задержаться после поездки в Афины.