Виссарион Белинский - Сочинения Зенеиды Р-вой

Героиня повести «Утбалла» {23}всем жертвует – даже жизнию, решаясь на страшную смерть от руки диких извергов, чтоб доставить милому минуту упоения любовью… И Утбалла – эта очаровательная калмычка – гибнет жертвою своей великодушной решимости, а ее возлюбленный, тот, кому принесла она в жертву молодую жизнь свою? – Через несколько лет его видели в Петербурге, в чине полковника, гуляющего по Английской набережной под руку с прелестною женщиною… Кто она, эта женщина, – родственница или подруга жизни? «Которому известию верить!.. (говорит автор) кажется, второе достовернее!..»

В повести «Медальон» {24}представлены две великодушные, любящие женщины против одного негодяя, изверга-мужчины. Одна из них, жертва обольщения коварного светского человека, ослепла от слез, узнав его вероломство; другая, сестра ее, завлекает его тонким кокетством, влюбляет в себя, и, когда он готов на все, даже жениться на ней, отказываясь от выгодной партии, она читает ему, при многочисленном обществе, будто бы сочиненную ею повесть, а в самом деле рассказ о его преступном поступке с ее сестрою, открывает медальон и показывает ему портрет его жертвы, своей слепой сестры… Модный изверг, смущенный и взбешенный, вполне почувствовал ядовитую горечь женского мщения…

В повести «Суд света» {25}представлен мужчина, способный к любви на жизнь и на смерть, но все-таки не умеющий любить: недостаток доверенности и дикая, зверская ревность к любимой женщине увлекают его к безумному убийству и губят навсегда предмет его любви. А эта женщина умела любить – и за то погибла жертвою того, кого любила…

«Теофания Аббиаджио» – решительно лучшая из всех повестей Зенеиды Р-вой, есть самая злая сатира на мужчин, самая неумолимая улика им в их тупости и близорукости в деле любви {26}. Александр Долиньи, герой повести, человек с глубоким чувством, с благородною душою, с характером не только возвышенным, но и сосредоточенным, непоколебимо твердым, – и, несмотря на все это, в вопросе о любви он так же ничтожен, так же пошл, как и все вообще мужчины. – И зато в каком колоссальном величии является перед ним Теофания, которую он, в мужской слепоте своей, считал за натуру холодную и неспособную к любви, и которую он променял на светскую кокетку, правда, не лишенную страсти, но пустую и мелочную… Как жалок и смешон этот Долиньи, сконфузившийся от вопроса своего знакомого о висевшем у него на фраке ордене и догадавшийся, из рассказа знакомого, какою глубокою страстью горела к нему Теофания… И как возвышенна эта Теофания в ее молчаливом и гордом страдании, в ее свободном примирении с мыслию о бесплодно погибшей жизни и о разрушенных навеки лучших надеждах ее!..

В «Любиньке» {27}опять мужчина не умеющий понять любимой им женщины, слепой и ограниченный в деле любви, несмотря на все свои достоинства в других отношениях, несмотря на то, что он человек благородный, душа восторженная и любящая… И опять женщина подавляет мужчину своим великодушием, своею безграничною преданностию и светлым самопожертвованием в деле любви…

И вот мы насчитали уже шесть повестей, проникнутых все одною и тою же мыслию. Есть, правда, у Зенеиды Р-вой две повести, в которых мужчины показаны даже очень и очень порядочными людьми. В «Джеллаледине» {28}дело представлено даже совсем наоборот. Пламенный, мечтательный, благородный татарский князь делается жертвою своей безумной страсти к пустой, легкой женщине. Сочинительница говорит от себя в конце, что она встретила героиню своей повести уже бабушкою и старою сплетницею, лицемерного моралисткою. Но не доверяйте в этом случае искренности сочинительницы: подле пустой женщины она, в своей картине, искусно поместила интересную фигуру молодой татарки Эмины, которая… но мы лучше напомним о ней читателям словами самого автора. Описавши погребение ошибкою убитого Джеллаледином Белоградова, сочинительница продолжает:

Неподалеку оттуда, у взморья, где между грудами камней растут можжевельник и колючий терн, валялось другое тело, не удостоенное даже погребения… Ужасны были черты покойника, в которых самая смерть не могла восстановить спокойствия; на посинелом лице, в полуоткрытых глазах еще отражались страсти и горе; одежда его была изорвана, грудь обнажена и облита кровью, в широкой ране торчало еще лезвие кинжала, пальцы замерли и окостенели, крепко сжимая рукоять…

Напрасно Эмина молила татар и русских предать тело несчастного земле: магометане видели в нем вероотступника и справедливое мщение пророка; християне отвергали как преступника и самоубийцу… Сердце, истерзанное заживо людьми, осуждено было и по смерти на истерзание хищным птицам. Одна, верная подруга, не покинула его; без слез, без стона она сидела у трупа на камне, сметала сухие листья, падавшие ему на голову, и порой отгоняла ворона, который с криком опускался к своей добыче. Не скоро один старый казак, тронувшись положением молодой девушки, вырыл на том же месте могилу и с молитвой опустил в нее полуистлевшее тело. Девушку отвели в деревню, она убежала; ее заперли, она избилась, порываясь на волю. Татары решили, что ею овладел шайтан, который загрыз их князя, и выпустили ее из деревни. Безумная поселилась у взморья; ни осенние бури, ни зимние метели не могли прогнать ее; днем и ночью она стерегла могилу; иногда кордонные казаки, проезжая мимо, бросали ей хлеб и спешили удалиться… Долго белое покрывало веяло у взморья и пугало суеверных, наконец и оно исчезло. Девушку нашли лежащею ниц на могиле; пальцы ее врылись в землю, даже рот был полон земли: видно, бедняжка, в припадке безумия, хотела отнять у могилы ее достояние – своего незабвенного, вечно милого друга…