Недостойный страх нигилизма, например, у г. Кочнева превращается едва ли в более достойный страх: учинить что-либо такое, что может показаться уступкою нигилизму! Кончено, мы можем быть уверены, что наше правительство не последует его внушениям, но если б его точка зрения была принята, она могла бы в применении на практике оказаться не раз опасною. Так, например, автор «Бесед о революции», мужественно решившись идти «против течения», причисляет к признакам революционным или к действиям королевской слабости введенное Людовиком XVI, еще задолго до революции (в 1774 г.), в издаваемые им декреты, объяснение причин, или так называемую мотивировку повелеваемой меры. Вольтер имел неосторожность превознести похвалами такое распоряжение власти и тем заподозрил его в глазах нашего автора. Но ведь Вольтер похвалил основательно? Но ведь едва ли г. Кочнев и сам осудит в принципе подобное разъяснение правительством своих указов, устраняющее в подданных недоумение; никогда ни для какой власти не желанное? Следует ли, страха ради уступки революционному или еще просто «либеральному» течению, воздерживаться от распоряжения вполне по себе разумного?.. Точно так же заподозрен г. Кочневым и его единомышленниками призыв… экспертов или сведущих людей, ибо он напоминает-де призыв нотаблей в 1787 г., а этот-де призыв был роковым ударом для власти! Вот подивился бы такому суждению царь Алексей Михайлович, призывавший торговых людей на совет при написании торгового устава, или царь Федор Алексеевич, спросившийся специального мнения служилых людей по вопросу об уничтожении местничества! Да неужели наши эксперты, призванные в разное время правительством для подачи отзывов о приготовленных министерскими канцеляриями проектах понижения выкупных платежей, правил о питейной торговле и о крестьянских переселениях, напоминают собою французских нотаблей 1787 г.? Неужели русское правительство должно на будущее время, опасения ради прослыть либеральным, не выслушивать живых, устных замечаний людей местных, людей-специалистов, по вопросам, касающимся их местности или специальности, а довольствоваться всезнанием канцелярии и ее бюрократическою вездесущностью?! Даже князь Бисмарк, и тот учредил себе в помощь народнохозяйственный совет из сведущих, по выбору правительства, людей и даже в пику парламенту! Да, плохую услугу оказал бы г. Кочнев и правительству, и России, если б его точка зрения была безусловно усвоена. Какую перспективу будущего представляет он нам? Правительство, добровольно лишающее себя нужных сведений и вообще содействия умственных сил страны в делах, этим силам наиболее подручных, и ограничивающее себя содействием одной канцелярии, вполне обличившейся в своей совершенной несостоятельности! К чему ведет совет автора, как не к усилению бюрократической системы, как не к возбуждению в правительстве страха оказать слабость или уступку, страха, недостойного власти, сознающей или обязанной сознавать действительные условия своей силы?!
Если что нужно раскрывать нашему правительству, так именно эти условия истинной силы. Только познавши их сущность и характер, освободится оно не только от положительных революционных призраков, на которые указывает составитель упомянутой нами книги, но и от всяких иных, столь же лживых пугал консервативно-отрицательного измышления. Стоит только сойти с почвы народно-исторической, упустить из виду центр тяжести русской государственной жизни, представляемый русским народом, – и отовсюду пойдут мерещиться разные страшные чудища! Стоит лишь, наоборот, смело стать на эту почву и от бюрократического режима идти к восстановлению нам единственно свойственного, естественного, земско-государственного строя – и одно за другим сокроются чудища!..