Иван Аксаков - По поводу книги «Против течения» Варфоломея Кочнева

«Все это давным-давно известно», – прервут нас с досадой. Конечно, известно, если допрашивать каждого, как школьника на экзамене, но в том-то и дело, что все это постоянно вываливается из нашей памяти, не коренится в ней как живое знание, озаряющее для нас исторический строй русской жизни, и всегда как-то ускользает из соображения при современных наших суждениях о народе. А между тем ведь каждый, если попытает свою совесть, должен будет поневоле признать, что наш народ таков же и теперь, как в 1612 году, когда он проявил не только отрицательную и разрушительную, но положительную и зиждительную свою силу; что душа народа все та же; что ни политическое, ни бытовое его созерцание не переменилось; что он точно так же готов и теперь восстать на поддержание того исторического принципа власти, которого действие восстановил он два века тому назад; что он точно так же и теперь не потерпел бы ни боярской, ни иной конституции, перемещающей центр власти от царя в какое-нибудь сословие, корпорацию или учреждение с случайным большинством голосов, не променяет «власти по историческому праву» (как выражается г. Кочнев) ни на чье иное господство: сам он «господствовать» не желает, ибо в простой мудрости своей ведает, что государствовать не есть призвание народа и что «принцип народного верховенства» сулит лишь господство «лженарода», то есть для настоящего народа – рабство. Народ по-прежнему видит для себя в царе залог правосудного равенства, государственного, на широкой земской основе зиждущегося строя, – залог союзности и цельности всей пространной русской земли и дальнейшего органического развития своих сил и самобытных сторон своего духа. Он пребывает верен этим упованиям несмотря на все искушения, которые воздвигала ему, в разное время, полицейско-бюрократическая система, одновременно с утратой исторических преданий в правящих сферах. Обманется ли он в своих упованиях? Нет, конечно, каких бы помех ни полагали ему недальновидные оберегатели власти и столь же недальновидные у нас поклонники заграничных «правовых» порядков и разных радикальных доктрин. В самом деле, какой иностранной трухой должны быть набиты головы и сердца наших мнимых консерваторов и мнимых либералов для того, чтобы – как «консерваторы» – не уметь ценить, с точки зрения власти, оплот народного чувства, мысли и воли! Искать для русской власти опоры не в непосредственном единении с русским народом, а в усилении той полицейско-бюрократической системы, в которой можно генеалогически указать первоначальную причину всех удручающих нас современных зол! Или же как вторые, то есть «либералы» и «радикалы», с постыдным невежеством отрицать народную самобытность в сфере политической (это в виду истории смутного времени!) и признавать народ за покорный сосуд, в который можно вложить любую иностранную конституцию, да еще заправленную на безверии, на материализме и на прочих новейших радикальных измах! Ни те, ни другие, ни даже сам Варфоломей Кочнев в своих применительных к России выводах из истории французской революции – не примечают у нас – слона – именно целых 80 % всего населения России, то есть ту многомиллионную массу, которая может быть сравнена у нас, по своему охранительному историческому духу, с английской аристократической партией тори; которая, как свидетельствует история, не только инстинктивно, но иногда и сознательно исповедует исторический принцип власти и умеет даже грозно заявлять о том в случае надобности! Мало того, почти все эти 80 % у нас – землевладельцы, а не пролетарии, как миллионы рабочих в Англии или как низшие классы в Ирландии, Германии и других странах.

Французская революция – явление французской истории. Если бы королевская власть заблаговременно отменила средневековые привилегии дворянства, унизительные и разорительные для крестьянского населения, а равно и разные другие местные, средневековые же провинциальные привилегии, – революции было бы тогда гораздо меньше работы; по крайней мере перемена старого режима на новый не была бы так всестороння и радикальна и король, может быть, нашел бы себе опору в народе. Но г. Кочнев, исчисляя разные ошибки власти, заключавшиеся, по его мнению, в предупредительной уступчивости «общественному мнению» и «разночинной» интеллигенции, возведенной самим же правительством в организованное сословие, tiers-etat, не указывает, однако же, на ошибки более существенные и на причины революции самые реальные, – именно на сохранение властью самых дурных сторон старого режима. Русский же народ находится совершенно в ином положении. С уничтожением крепостной зависимости и с другими реформами прошлого царствования, уничтожились у нас всякие сословные привилегии, и крестьянин теперь на Руси de jure такой же полноправный и равноправный гражданин, как и люди других сословий; с возвещенною же нашим настоящим правительством и уже отчасти приводимой в исполнение отменою подушной подати, равно и паспортной системы, исчезнут и последние следы прежней неравноправности. При этом же народ сохраняет и свое исконное мирское управление, признанное теперь и законом. Для чего мы все это перечисляем и напоминаем? Для того, чтоб показать всю неизмеримую разницу условий, в которых находится современная русская власть сравнительно с королевскою французскою властью в дореволюционный период, а следовательно, и всю неосновательность выводов г. Варфоломея Кочнева. При тех реальных, действительных условиях могущественнейшей в мире силы, которыми обладает русская власть, ей, слава Богу, нечего пугаться призрака не только революции, который постоянно выдвигает пред нею г. Кочнев, а можно смело преисполниться действенной веры в себя и доверия к своему народу. Имея за собою такой народ, каков русский, власти остается только заботиться о том, чтобы самой не удаляться от своего народа и держаться того народного направления во внутренней политике, которого знамя по крайней мере было поставлено при недавно сменившемся министре внутренних дел. Русская верховная власть, опираясь на русский народ, может многое сметь и дерзать, чего не могла сметь королевская власть во Франции, на что дерзнет и не всякая современная верховная власть в Европе (хоть бы самое освобождение у нас крестьян и наделение их землею!)… А между тем выводы г. Кочнева способны произвести как раз обратное действие и смутить благотворную правительственную деятельность постоянным боязливым опасением: как бы такая или иная мера не показалась слабостью, уступкою «общественному мнению» или пожалуй печати, если только печать имела несчастие упомянуть о ней прежде!.. Г. Кочнев, безусловно, прав, когда он предостерегает против уступок нашему мнимо-либеральному западничеству с его иностранными конституционными идеалами, но автору следовало бы вместе с сим установить и критериум для распознавания лживых требований от потребностей действительных, – воззрений, народу совсем чуждых, от воззрений, основанных на наших народных началах. Между тем проповедь г. Кочнева и его единомышленников старается вызвать в правительстве сознание его мощи лишь репрессивной, а не зиждительной, и обличая мнимость всех этих «сил», каковыми выставлялись крамола, нигилизм и пр., в то же время не дает правительству сознания истинной силы, – силы положительной, а окружает его тучею новых ошибочных страхов. Это все те же призраки, которые, по-видимому, только что разогнаны, но лишь с другой стороны.