Виссарион Белинский: Выбранные места из переписки с друзьями Николая Гоголя

Не можем не выставить на вид еще одной черты. Вот что говорит автор в одном месте своей книги: «Вот уже почти полтораста лет протекло с тех пор, как государь Петр I прочистил нам глаза чистилищем просвещения европейского; дал в руки нам все средства и орудия для дела, и до сих пор остаются так же пустынны, грустны и безлюдны наши пространства, так же бесприютно и неприветливо все вокруг нас, точно как будто бы мы до сих пор еще не у себя дома, не под родною нашею крышею, но где-то остановились бесприютно на проезжей дороге, и дышит нам от России не радушным, родным приемом братьев, но какою-то холодною, занесенною вьюгой почтовою станциею, где видится один ко всему равнодушный станционный смотритель с черствым ответом: «Нет лошадей» (стр. 136). В этом винит автор нас же и, разумеется, винит основательно. Но вот что он же говорит в другом месте своей книги: «И до сих пор еще, к нашему стыду, указывают нам европейцы на своих великих людей, которых умнее бывают у нас и не великие люди ; {19}но те хоть какое-нибудь оставили после себя дело прочное , а мы производим кучи дел – и все как пыль сметаются они с земли вместе с нами» (стр. 192). Потом читаем мы вот что: «Если бы таким же пером, каким начертана биография Фонвизина, написано было все царствование Екатерины, которое уже и теперь кажется нам почти фантастическим от чрезвычайного обилия эпохи и необыкновенного столкновения необыкновенных лиц и характеров, то можно сказать почти наверно, что подобного по достоинству исторического сочинения не представила бы нам Европа » (стр. 237–238). Как вам кажутся, читатель, эти три выписки из различных мест одной и той же книги?..

Вот еще оригинальный образчик логики автора: он говорит, что никто не может признать русских людей ни в Простаковой, ни в Тарасе Скотинине, ни в Простакове, ни в Митрофане Фонвизина, – и в то же время всякий чувствует, что нигде в другой земле, ни во Франции, ни в Англии, не могли образоваться такие существа (стр. 247–249)… Вот тут и понимай, как знаешь!..

Теперь вопрос: зачем написана вся эта книга?

Это так же трудно решить, как и то, зачем написаны автором эти строки: «О, как нам бывает нужна публичная, данная в виду всех оплеуха» (стр. 192)!..

Какое следствие можно извлечь из этой, книги?

Разумеется, в этом случае всякий поступит по-своему, и следствий будет выведено почти столько же, сколько людей возьмется за это дело. Что касается до нас, мы вывели из этой книги такое следствие, что горе человеку, которого сама природа создала художником, горе ему, если, недовольный своею дорогою, он ринется в чуждый ему путь! На этом новом пути ожидает его неминуемое падение, после которого не всегда бывает возможно возвращение на прежнюю дорогу… При этом мы почему-то вспомнили эти стихи Крылова:

Приходили нам в голову и другие выводы из книги «Выбранных мест из переписки с друзьями»; но… статья наша и так вышла чересчур длинна… {21}

В январе 1847 года вышла реакционная книга Н. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой он отказывался от «Ревизора» и «Мертвых душ» и выступал проповедником обскурантизма и крепостничества. Об опасности духовного падения Гоголя Белинский предупреждал еще в 1842 году. Об этом же критик писал и в рецензии на второе издание «Мертвых душ», в предисловии к которому Гоголь занял позу кающегося в своих «грехах» христианина. В книге «Выбранные места» Гоголь позволил себе резкие выпады против своих «почитателей» и «хвалителей», среди которых, разумеется, на первом месте был Белинский.

Тем самым Гоголь санкционировал новый поход реакционной журналистики против Белинского и его «партии». В «Северной пчеле», 1847, № 8, Булгарин писал: «Мы всегда говорили, что г. Гоголь, как умный человек, не мог никогда одобрить того, что провозглашала о нем партия, и он подтвердил это собственным сознанием . Честно и благородно!»

В таком же духе писал и Л. Брант в «Северной пчеле», 1847, № 67, Сенковский в «Библиотеке для чтения», 1847, т. XXX, № 1, отд. VI,кн. Вяземский в «Санктпетербургских ведомостях», 1847, № 90 и 91, Шевырев в «Москвитянине», 1848, № 1.