Виссарион Белинский - О жизни и сочинениях Кольцова

Когда форма есть выражение содержания, она связана с ним так тесно, что отделить ее от содержания, значит уничтожить самое содержание; и наоборот: отделить содержание от формы, значит уничтожить форму. Это живая связь, или лучше сказать, это органическое единство и тождество идеи с формою и формы с идеею бывает достоянием только одной гениальности. Простой талант всегда опирается или преимущественно на содержание, и тогда его произведения не долговечны со стороны формы, или преимущественно блистает формою, и тогда его произведения эфемерны со стороны содержания; но главное, и в том и в другом случае богатые мыслию или щеголяющие внешнею красотою, они лишены оригинальности формы, свидетельствующей о самобытности мысли. Здесь-то всего яснее и открывается, что обыкновенный талант основан на способности подражания, на способности увлечения образцами, и в этом заключается причина недолговечности, а чаще всего и эфемерности таланта. И потому оригинальность есть не случайное, но необходимое свойство гениальности, есть черта, которая отделяет гениальность от простой талантливости или даровитости. Но эта оригинальность, прежде всего поражающая читателя в языке поэта, не должна быть искусственною или изысканною: тогда она увлекает только на минуту и потом тем более делается предметом осмеяния и презрения, чем больше сперва имела успеха. Поэт должен быть оригинален, сам не зная как, и если должен о чем-нибудь заботиться, так это не об оригинальности, а об истине выражения: оригинальность придет сама собою, если в таланте поэта есть гениальность. Истинная оригинальность в изобретении, а следовательно, и в форме, возможна только при верности поэта действительности и истине.

Такою оригинальностию Кольцов обладал в высшей степени. С этой стороны его песни смело можно равнять с баснями Крылова. Даже русские песни, созданные народом, не могут равняться с песнями Кольцова в богатстве языка и образов, чисто русских. Это естественно: в народных песнях заключаются только элементы народного духа и поэзии, но в них нет художественности, под которою должно разуметь целость, единство, полноту, оконченность и выдержанность мысли и формы. Многие русские песни имеют значение только в пении, а в чтении почти, или и вовсе, лишены смысла; другие при богатстве наивных поэтических образов не чужды прозаических выражений и слабых мест, и только очень немногие, и то не вполне, удовлетворяют более или менее богатством содержания при силе выражения. Из поэтов только Мерзляков, л то в одной только песне, и то не вполне, умел приблизиться к языку народному без изысканности, народному не внешним только образом, но и внутренно; умел сохранить силу чувства и избежать будуарной сентиментальности романса – в песне: «Чернобровый, черноглазый». По крайней мере следующие стихи из этой песни нельзя не признать удивительными.

Кольцов, напротив, никогда не проговаривается против народности ни в чувстве, ни в выражении. Чувство его всегда глубоко, сильно, мощно и никогда не впадает в сентиментальность, даже и там, где оно становится нежным и трогательным. В выражении он также верен русскому духу. Даже в слабых его песнях никогда не найдете фальшивого русского выражения; но лучшие его песни представляют собою изумительное богатство самых роскошных, самых оригинальных образов в высшей степени русской поэзии. С этой стороны язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем. Где, у кого, кроме Кольцова, найдете вы такие обороты, выражения и образы, какими, например, усыпаны, так сказать, две песни Лихача Кудрявича? У кого, кроме Кольцова, можно встретить такие стихи:

Мы не выбирали этих отрывков, но брали, что прежде попадалось на глаза. Выписывать все хорошее, значило бы большую часть пьес Кольцова в одной и той же книге напечатать вдвойне. И потому мы не войдем в подробный разбор отдельных пьес. Скажем просто: если бы Кольцов написал только такие пьесы, как «Совет старца», «Крестьянская пирушка», «Размышление поселянина», «Два прощания», «Размолвка», «Кольцо», «Песня старика», «Не шуми ты, рожь», «Удалец», «Ты не пой, соловей», «Песня пахаря», «Не на радость, не на счастие», «Всякому свой талан», две песни о Грозном, «Я любила его», «Что он ходит за мной», «Нынче ночью к себе», – и тогда в его таланте нельзя было бы не признать чего-то необыкновенного. Но что же сказать о таких пьесах, как «Урожай», «Молодая жница», «Косарь», «Раздумье селянина», «Горькая доля», «Пора любви», «Последний поцелуй», «В поле ветер веет», «Песня разбойника», «Тоска по воле», «Говорил мне друг прощаючись», «Без ума, без разума», «Разлука», «Расчет с жизнию», «Перепутье», «Дуют ветры», «Грусть девушки», «Доля бедняка», «Ты прости-прощай», «Расступитесь, леса темные», «Как здоров да молод»? – Такие пьесы громко говорят сами за себя, и кто бы не увидал в них огромного таланта, с тем нечего и слов тратить – с слепыми о цветах не рассуждают. Что же касается до пьес: «Лес» (посвященный памяти Пушкина), две песни Лихача Кудрявича, «Ах, зачем меня», «Измена суженой», «Деревенская беда», «Бегство», «Путь», «Что ты спишь, мужичок», «В непогоду ветер», «Дума сокола», «Светит солнышко», «Так и рвется душа», «Много есть у меня», «Не весна тогда», «Хуторок» и «Ночь» – эти пьесы принадлежат не только к лучшим пьесам Кольцова, но и к числу замечательнейших произведений русской поэзии. Мы не говорим уже о неподражаемом превосходстве собственно лирических песен – талант Кольцова был, по преимуществу, лирический: но не можем не указать на повествовательный характер пьес: «Измена суженой», «Деревенская беда», «Бегство», обе песни Лихача Кудрявича, и на страстно-драматический характер пьес «Хуторок» и «Ночь».