Александр Левитов - «Крым»

– Уйди, барин! – шумел на Восходящее Солнце Андрей Ильич. – Не твое здесь место.

– Как ты смеешь так говорить со мной?

– Так! Не мешай – вот и все тут.

– А как я тепеиця с гусалем по нацалю зиля, – раздавался картавый, охрипший голос из другого угла, – холясо тогда биля! Ми с гусалем в обцество еззивали, а в обцестве, биваля, цай-то с сейебъяними лезецкамп подавайся.

– Што же ты, братец ты мой, смотрел на него! – толкуют между собою два подозрительных персонажа. – Ты бы часы-то у него и чирикнул.

– Чего-чего не делал. Уж и пил-то я с ним вместе, и обнимался-то. Ничего не поделал, потому из наших никого не было, – кому передашь?

– Эх ты! Кому передать – спрашивает. В любой уголок положи, – не скоро найдут.

– Не сдогадался.

– А я, однава дихнуть! – выкрикивал картавый голос, – сказю, биваля, гусаеву деньсику: сьюзи мне, Семен! Не посьюсяться он меня не смей тогда, потому от баина пьиказание такое быя ему, стобы он меня все явно как баиню съюсяйся.

– Ах ты, шкура! – кричит слушатель. – Што ж, Семен всегда тебя слушался?

– Всегда, ей-богу, всегда! Тойко тогда усь, как гусай уехай, и как у него за фатею впеёд за два месяца зпъяцено быя, я на той фатее и остаясь зить. Думаю, зачем даем деньгам пъяпадать? Тут Семен без баина-то и вздумай меня пъягонять. Ах ты, гаваю, халюй язнесцястний! Как ты смеесь меня пъягонять? А он меня взяй да по сее. Я и усья.

И картавый голос в этом месте своего рассказа перешел в слезные тоны.

– Што же ты плачешь-то, глупая? Ты вот выпей лучше.

– Нет! Не хоцю я пить. Я тебе пьямо сказю: я без гусая зить не могу…

– Ах ты, чудище морское. Нализалась, и жить не могу, кричит…

– Не бей ее! Слышишь ты, Андрей Ильич, не тронь ее! – умоляло Восходящее Солнце заезжего донца, который колотил старостиху.

– Не твоего ума это дело! – кричал рассвирепевший Андрей Ильич. – Як ней всей душой, а она с моим товарищем, на моих глазах, заигрывать принялась.

– Это ничего! – твердил оригинальный псевдоним. – Она исправится, ее только возвысить нужно.

– А вот я ее возвышу.

Восходящее Солнце попробовало было помешать Андрею Ильичу, но получило такой толчок, от которого завертелось кубарем.

– Я тебе говорю: пей! – приставал к картавому голосу какой-то мужчина.

– Я не буду пить! Я без гусая зить не могу! – слезно объяснял картавый голос грозному приказчику.

– Я с тебя дурь-то эфту собью! – с злостью рычит мужчина, и вслед за этими словами раздается звонкая пощечина.

– Бей, а не могу я зить без гусая… Там в обцестве-то сейебъяние лезецки подавались.

– За што ее бьешь? Што же, коли она, в самом деле, без своего полюбовника жить не согласна? – вмешивается какой-то угрюмый сапожник в засаленном фартуке.

– А тебе што за дело?

– А то, не дерись понапрасну.

– Ты што за учитель?

– Я учитель!

– Учитель?

– Учитель!

И заварилась каша.

– Черти! За что вы полощетесь? – кричит седовласый приказчик.

– А вот мы тебе покажем, как ругать нас! – отвечают молодцы, сообща накидываясь на приказчика.

За приказчика налетают половые, и вообще в этот трагический момент «Крым» сделался каким-то еще не записанным в истории царством, густо населенным, вместо обыкновенных живых существ, неслыханною руготнёю, многообразными потасовками и зуботычинами.

– Бежите за полицией! – командует приказчик половым, очевидно, проигрывающим битву.

– Убегём, братцы! Полица сейчас налетит! – кричит толпа, быстро направляясь к двери.

Восходящее Солнце и я отправляемся по ее следам.

Освеживший меня уличный воздух окончательно погасил Восходящее Солнце.

– Кто идет? – спрашивал нас соседний будочник.

– Табак! – почему-то отвечал будочнику сей многоуважаемый литератор, с заметным наслаждением расквашивая себе нос о тротуарную тумбу…

1862

Один из московских трактиров. (Прим. А. И. Левитова)

Печатается по изданию: «Жизнь московских закоулков», изд. 3-е. М., 1875, с. 110—145. Впервые опубликовано в журнале «Зритель», 1862, NoNo 47 и 48. Подпись: Иван Сизой.

Калибер – рессорные дрожки.

Жолниржи (польск.) – желнёры – ратники, солдаты.

…о таких общественных ранах я буду заявлять… о которых до сих пор не плакал ни Николай Филиппович Павлов, ни наш тамбовский гегелиянец фон-Чичерин. – Вышедшие в 1835 году «Три повести» Н. Ф. Павлова (1803—1864) имели успех у демократического читателя благодаря их социально-обличительной направленности.