Роберт Стивенсон - Павильон на холме

На следующий день, в обычный час прогулки она вышла одна, и как только зашла за холм, скрывший ее от вида павильона, быстро приблизилась к месту, откуда я вышел накануне, и стала осторожно звать меня по имени. Я с удивлением заметил, что она бледна, как смерть, и, по-видимому, охвачена сильнейшим волнением.

– Мистер Кассилис! Мистер Кассилис! – стала она все громче и громче звать.

Я выскочил из своей засады и быстро подбежал. Как только она меня увидела, лицо ее преобразилось.

– Ох! – воскликнула она, точно с груди ее скатилось тяжкое бремя. – Слава Богу, вы живы и невредимы.

И она еще прибавила:

– Я знала, что если вы не уехали, то будете здесь!

Не странно ли это? На второй день знакомства у нас были одинаковые предчувствия, я надеялся, что она снова придет на место нашей первой встречи и будет искать меня, она же была уверена, что меня найдет. Так, очевидно, мудро и приятно природа подготовляла наши сердца к нашей близости на всю жизнь.

– Не оставайтесь больше здесь! – сказала она задушевным, нежным голосом. – Обещайте мне, что не будете больше спать в Граденском лесу. Вы не знаете, сколько я перестрадала: я всю ночь не могла закрыть глаз, думая об опасностях, которые вам угрожают.

– О каких опасностях? – повторил я. – От кого? От Норсмаура?

– Нет! Неужто вы думаете, что я могла ему сказать о вас после того, что вы вчера мне сообщили?

– Не от Норсмаура? – повторил я. – Так от кого же? Почему? Не могу себе представить.

– Не расспрашивайте меня, – возразила она. – Я не имею права говорить вам все, что я знаю. Но, поверьте мне, вам надо уехать отсюда. И, поверьте, надо уехать скорее, тотчас, если хотите сохранить свою жизнь.

Воззвание к тревоге и благоразумию всегда имеют плохой успех, если они обращаются к молодым людям, воодушевленным жаждой подвигов. Поэтому спасительные советы юной леди возымели как раз обратное действие: я дал себе честное слово не уезжать, а ее забота обо мне, о моем спасении лишь укрепила меня в этом решении.

– Не считайте меня, сударыня, нескромным и не думайте, что я хочу выпытать от вас что-либо, – возразил я, – но я не могу отделаться от мысли, что если пребывание в Градене грозит мне опасностью, то и для вас оно рискованно.

Она ответила лишь взглядом упрека.

– Для вас и для вашего отца! – закончил я, но едва я произнес последнее слово, из ее груди вылетел судорожный крик:

– Отец! Как вы узнали про моего отца?

– Я видел вас обоих вместе, когда вы высаживались из лодки и шли к павильону, – был мой ответ, и этот ответ показался и ей, и мне вполне удовлетворительным, так как он выражал сущую правду. – Но, – продолжал я, – вы не должны меня опасаться. Я вижу, что у вас есть причина хранить какой-то секрет, но, поверьте, открыться мне так же безопасно, как если бы похоронить вашу тайну в Граденской топи. Я почти ни с кем не разговаривал в течение многих лет, и единственный мой товарищ – это мой конь. Вы видите, что можете рассчитывать на мое молчание. Откройте же мне правду, моя дорогая юная леди, – вы сами в опасности?

– Мистер Норсмаур сказал, что вы благородный человек, – произнесла она в ответ, – и этому я вполне верю, видя вас, я могу вам довериться. Вы не ошиблись, мы находимся в большой, в ужасной опасности, а вы, оставаясь здесь, также подвергаетесь этой опасности.

– А, – воскликнул я, – вы слышали обо мне от Норсмаура? И он считает меня порядочным человеком?

– Я его спрашивала о вас вчера вечером, – был ее ответ. – Я сказала, – тут она немного поколебалась, – я сказала ему, что встречала вас несколько лет тому назад, и мы как-то говорили о нем, то есть о Норсмауре. Это была неправда, но без этой маленькой лжи я не могла заговорить о вас, не подавая повода к подозрениям, не предавая вас, вы же вчера поставили меня в очень затруднительное положение, и я должна была выяснить, кто вы такой. Он очень хвалил вас.

– Позвольте мне задать один вопрос, – спросил я. – Опасность для вас исходит от Норсмаура?

– От Норсмаура? – воскликнула она. – О, напротив, он сам из-за нас подвергается той же опасности.

– И вы предлагаете мне бежать отсюда! – сказал я тоном упрека. – Невысокого же вы обо мне мнения!

– Но с какой стати вам оставаться? – возразила она. – Ведь вы нам не друг.

Не знаю, как это случилось, – прежде это бывало со мной только в детстве, – но я так был огорчен этим последним возражением, что почувствовал что-то вроде боли в глазах, и из них полились тихие слезы, я же продолжал смотреть ей прямо в лицо.