Третий друг. Да, и доктора то же говорят… Он вчерась, говорят, так ел за ужином, смотреть было страшно… А что, не слышно, кто на его место?..
Первый друг. Нет еще. А жаль покойника, так, по человечеству…
Третий друг. Мастер был в вист играть…
Все. О! большой мастер!..
Первый друг. У него, знаете, этакое соображение было…
Второй друг. А что нынче в театре?..
(Толки о городских новостях, о погоде… Василий Кузьмич прислушивается: об нем ни слова; он заглядывает в каждое блюдо.)
(Обед кончился; все садятся за карты; Василий Кузьмич смотрит на игру.)
Василий Кузьмич. Что за игра валит – вот так-то – шлем! Козыряйте, козыряйте, Марка Иванович – нет! пошел в масть! Да помилуйте, как можно?.. с такой игрой – да ведь вы им офранкировали даму… Ах!.. как бы я разыграл эту игру – как жаль, что нечем! – опять не то. Марка Иваныч! да вы, сударь, карт не помните… позвольте мне сказать вам, я человек простой и откровенный, у меня что на сердце, то и на языке… да что я им толкую – не слышат!.. Ах, досадно! Вот и робер сыграли… вот и другой… Ахти! так руки и чешутся… досадно! – Вот чай подают – не хочется пить – а выпил бы чашечку – это тот самый чай, что Марку Иванычу прямо из Кяхты прислали – уж какой душистый – чудо! вот хоть бы капельку… Ох! досадно.
Вот и игра кончилась; за шляпы берутся, прощаются: «Прощайте, прощайте, Марка Иваныч?» И ухом не ведет… Ну, куда же мне теперь деваться? сна ни в одном глазе. Разве пойти по городу прогуляться; вот уж и экипажи стали редеть, – все попритихло; огни гасят в домах: всякий в постелю – все забыл, спит себе во всю ивановскую; а я-то, бедный, – мне некуда и головы приклонить. А! да что я? дай-ка проведаю Каролину Ивановну… Что, я чай, плачет обо мне, горемышная? Э-ге! да и огонь у ней не погашен, – видно, и сон на ум нейдет; тоскует по мне, бедненькая! Посмотрим. Сидит в кабинете… Ахти! да не одна! это тот смазливенький, что я встретил однажды у ней на лестнице, да приревновал, – а она еще уверяла, что знать его не знает, что, верно, он ходил к другим жильцам! Ах, злодейка! Послушаем, что она с ним толкует. Какие-то бумаги у ней в руках; а! мои заемные письма. Что она с ними хочет делать?
Каролина Ивановна. Так слушай, Ванюша: ты смотри не прозевай. Я не знаю, как это у вас делается; предъявить, что ли, надобно эти заемные письма; как, куда, когда – разузнай все это, моя душа. Мне куда потерять их не хочется; если б ты знал, чего они мне стоили! Уж такого скряги, как этот Аристидов, и свет не привидывал; ревновать – ревновал, а уж мне сделать удовольствие – того и не жди; насилу из него вымучила; да этого мало – нет-нет да и спросит: «Покажи-ка мне, Каролинушка, заемные письма, – я позабыл, от какого они числа», – чуть было из рук не вырвал однажды: а не то, придет у меня же денег взаймы просить – у меня! Так, говорит, на перехватку. Такой бесчестный! Хорошо, что протянулся; теперь мы с тобой славно заживем, душа моя Ванюша…
Василий Кузьмич. Ах, злодейка! обнимает его! цалует! – Тьфу, смотреть досадно! так сердце и разрывается – а делать нечего! Плюнуть на нее, негодную, изменщицу, – да и что она мне далась?.. А уж куда хороша, проклятая… У! у! бесстыдная… плюю на тебя. Вот уж Наталья Казимировна не тебе чета… Посмотреть, однако ж, что-то делает и эта? Уж также не нашла ли себе утешителя. Вот ее квартирка! и огня нет. Посмотрим, уж не больна ли она? – Нет! спит себе да всхрапывает как ни в чем не бывало. Уж не с горя ли? Какое с горя! у постели брошено маскарадное платье: в маскараде была! Вот ее поминки по мне… И как спокойно почивает! раскинулась так небрежно… как хороша! что за прелесть… ах! как жаль!.. Ну, да нечего жалеть! ничем не поможешь… Куда бы деваться? – разве домой… а что ж, в самом деле?.. Какая тишина на улицах – хоть бы что шелохнулось… А это что за господа присели тут за углом… что-то посматривают, как будто чего-то поджидают; уж верно – недоброе на уме… Посмотрим. Ге! ге! да это плут Филька, мой камердинер, что сбежал от меня…Ах, бездельник… что-то он поговаривает…
Товарищ Фильки. Ну, да где ж ты научился по музыке ходить [1], что, ты из жульков [2], что ли?
Филька. Нет! куда! Совсем бы мне не тем быть, чем я теперь. Отец у меня был человек строгий и честный, поблажки не давал и доброму учил; никогда бы мне музыка на ум не пришла… Да попался я в услужение к Василию Кузьмичу, вот для которого скоро большая уборка [3]будет…
Товарищ Фильки. Да что, неужли он мазурил?.. [4]
Филька. Клевый маз [5]был покойник… только, знаешь, большой руки. Знаешь, к нему хаживали просители с стуканцами… [6]
Читать дальше