Антуан Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие

Уходя, я был слишком уверен, что мне нечего надеяться на этого упрямого старика, который готов тысячу раз обречь себя на вечные мучения ради своего племянника. Впрочем, я упорствовал в намерении казаться сдержанным до конца, решив, если в несправедливости они дойдут до крайности сделать Америку зрительницей одной из самых кровавых и ужасных сцен, какие только порождала любовь.

Я возвращался домой, обдумывая этот проект, как судьба, торопившая мою гибель, заставила меня столкнуться с Синнелэ. В моих взорах он прочел отчасти мои намерения. Я говорил уже, что он был храбр; он подошел ко мне.

Не ищите ли вы меня, – сказал он, – я знаю, что мое намерение для вас оскорбительно, и я прекрасно предвидел, что нам придется порезаться; что ж, попытаем, кто счастливей.

Я отвечал, что он прав, и что только смерть может решить наш спор.

Мы отошли шагов сто от города. Мы скрестили шпаги, я его ранил и обезоружил почти в одно и то же время. Он был так взбешен своей неудачей, что не пожелал, просить пощады и отказаться от Манон. Я, может быть, имел право лишить его сразу и жизни, и невесты; но великодушная кровь никогда не впадает в ошибку. Я бросил ему его шпагу.

Начнем снова, – сказал я ему, – и помните, что теперь уж без пощады.

Он напал на меня с невыразимой яростью. Я должен сознаться, что не был силен в фехтовании, учась ему в Париже всего три месяца. Любовь водила моей шпагой. Синнелэ успел мне проткнуть руку насквозь, но я предупредил его и нанес ему столь сильный удар, что он без движения упал к моим ногам.

Невзирая на радость, которая всегда сопровождает победу после смертельного боя, я тотчас же стал, раздумывать о последствиях убийства. Мне нельзя было ждать ни пощады, ни того, что казнь будет отложена. Зная страстную любовь губернатора к племяннику, я был уверен, что моя смерть последует не позже как через час после того, как станет известна его. Но как ни настоятелен был этот страх, он не был главной причиной моего беспокойства. Манон, забота о Манон, грозящая ей опасность, необходимость лишиться ее волновали меня до того, что у меня потемнело в глазах, и я не мог узнать, где нахожусь. Я сожалел об участи Синнелэ, скорая смерть казалась мне единственным средством против моих мучений.

Но именно эта-то мысль и заставила меня прийти в себя, и дала мне возможность принять решение.

Как? – вскричал я, – я хочу умереть, чтоб прекратить мучения? Разве я страшусь чего-нибудь сильнее, чем потери той, кого люблю? Нет, я перенесу все, до самых жестоких крайностей, только бы помочь моей любовнице; я успею умереть, когда бесполезно претерплю их.

Я направился в город. Я вошел к себе; Манон была полумертвая от страха и беспокойства. Мое присутствие ободрило ее. Я не мог скрыть от нее ужасного случая, только что пережитого мною. Едва я кончил рассказ о смерти Синнелэ и моей ране, как она без сознания упала в мои объятия. Более четверти часа я употребил на то, чтоб привести ее в чувство.

Я сам наполовину был мертвый человек; я не видел и проблеска, как спасти ее, или себя.

– Манон, что мы станем делать? – сказал я ей, когда она немного оправилась; – ах! что мы станем делать? Мне необходимо бежать. Хочешь остаться в городе? Да, оставайся тут; вы можете быть еще тут счастливы, а я пойду искать вдали от вас смерти между дикими, или в когтях, диких зверей.

Невзирая на слабость, она взяла меня за руку, чтоб вести меня к двери.

– Бежим вместе, – сказала она мне, – не станем терять и минуты. Труп Синнелэ могут заметить случайно, и тогда у нас не будет времени уйти.

Но, милая Манон, – сказал я, вполне потерявшись, – скажите, куда же мы можем уйти? Разве вы видите к тому какое либо средство! Не лучше ли вам остаться тут жить без меня, а мне добровольно выдать себя головой губернатору?

Такое предложение только усилило ее желание уйти; пришлось следовать за нею. Уходя, я еще настолько сохранил присутствие духа, что захватил спиртные напитки, которые стояли у меня в комнате, и всю провизию, какую только мог засунуть к себе в карманы. Мы сказали прислуге, которая была в соседней комнате, что идем на вечернюю прогулку (мы гуляли каждый день), и вышли из города по возможности скоро, насколько то дозволяла слабость Манон.

Хотя я был все еще в нерешительности и насчет места нашего убежища, у меня все-таки было две надежды, без которых я предпочел бы смерть неизвестности того, что может случиться с Манон. В течение десяти месяцев моего пребывания в Америке, я настолько узнал страну, что мне было известно, как приручают диких. Можно было отдаться им в руки, не опасаясь неминуемой смерти. Я также выучил несколько слов на их языке и познакомился с их обычаями, при различных случаях, когда мне приходилось их видеть.