Антуан Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие

Мы были ему представлены. Он долго по секрету говорил с капитаном, и затем, подойдя к нам, долго разглядывал одну за другою девушек, пришедших на корабле. Их было счетом тридцать, потому что в Гавре оказалась еще другая партия, которая присоединилась к нашей. Губернатор, после долгого осмотра, приказал позвать молодых горожан, которые толпились в ожидании супруг. Самых хорошеньких он отдал тем, кто поважнее, а остальные были распределены по жребию. Он еще не говорил с Манон; но, приказав другим уйти, он велел остаться ей и мне.

– Я узнал от капитана, – сказал он нам, – что вы обвенчаны, и что за дорогу он убедился, что вы умны и обладаете известными достоинствами. Я не вхожу в рассмотрение причин, повлекших за собою ваше несчастие, но если правда, что вы обладаете на столько знанием света, как то я заключаю по вашему виду, то я ничего не пожалею чтоб, облегчить вашу участь, а вы взамен постарайтесь доставить мне некоторое удовольствие в этом диком и пустынном месте.

Я отвечал ему в таких выражениях, которые считал наиболее пригодными, чтоб подтвердить составленное им о нас мнение. Он отдал приказание приготовить для нас у себя ужинать. Я нашел, что он весьма любезен для начальника несчастных изгнанников. Он при других не расспрашивал нас о сущности наших приключений. Разговор, был общий; и, невзирая на нашу печаль, Манон и я, мы оба старались сделать его приятным.

Вечером он приказал отвести нас в назначенное для нас помещение. Мы увидели бедную мазанку, построенную из досок и грязи, в две или три комнаты внизу и с чердаком наверху.

Он приказал поставить пять или шесть стульев и необходимую для жизни утварь.

Манон, казалось, пришла в ужас от такого жалкого помещения. Она беспокоилась больше обо мне, чем о самой себе. Когда мы остались вдвоем, она села и горько заплакала. Я сначала стал утешать ее; но когда она сказала мне, что жалеет только обо мне, и что в наших общих несчастиях она обращает внимание только на то, что мне приходится страдать, – то я постарался выказать бодрость и даже радость настолько, чтоб, ободрить и ее.

На что мне жаловаться? – сказал я, – я обладаю всем, чего только желаю. Ведь вы меня любите, не правда ли? о каком же ином счастье я когда-либо мечтал? Предоставим небу заботу о нашем благосостоянии. Я не нахожу, чтоб наше положение было уж такое отчаянное. Губернатор – человек, любезный; он оказал нам внимание, он озаботится, чтоб, мы не нуждались ни в чем необходимом. Что касается до бедности нашей мазанки и грубости мебели, то вы могли уже заметить, что здесь мало кто живет в лучшем помещении и мало у кого есть лучшая мебель. Притом, – прибавил я, обнимая ее, – ты удивительный химик, ты все превращаешь в золото.

Значит, вы будете богатейшим человеком во вселенной, – отвечала она, – потому что если никогда не было любви равной вашей, то никто и не был, так нежно любим, как вы. Я знаю себе цену, – продолжала она. – Я сознаю, что я никогда не заслуживала той чудесной привязанности, которую вы питаете ко мне. Я вам причиняла только огорчения, и только ваша чрезмерная доброта могла прощать их мне. Я была легкомысленна и ветрена, и даже любя вас до безумия, а я всегда так любила вас – я была неблагодарной. Но вы и не поверите, как я изменилась. Вы видели, со времени нашего отъезда из Франции, что я часто проливаю слезы, и ни разу я не плакала о своем несчастье. Я тотчас же перестала его чувствовать, как только вы стали разделять его со мною. Я плакала только от нежной любви и сострадания к вам. Я не могу утешиться при мысли, что хоть на один миг в жизни огорчила вас. Я беспрерывно упрекаю себя в непостоянстве и умиляюсь, удивляюсь тому, на что вас подвигла любовь; ради несчастной, нестоящей вас; я всей моей кровью, – прибавила она, заливаясь слезами, – не искуплю и половины страданий, которые причинила вам.

Ее слезы, ее речи, тон, которым она произносила их, произвели на меня столь удивительное впечатление, что мне казалось, будто душа моя распадается.

Берегись, берегись, милая моя Манон, – сказал я, – у меня не хватит силы перенести столь сильные доказательства твоей любви; я не привык к избытку радости. О, Боже! – вскричал я, – я больше ни о чем не прошу тебя: я уверился в сердце Манон; оно таково, каким я и желал, чтоб оно было для моего счастья; отныне я не могу уж быть несчастлива, мое блаженство настало.

И оно не исчезнет, если только зависит от меня, – отвечала она; – и я знаю также, где всегда могу рассчитывать найти свое блаженство.