Питер Устинов

— А, бросьте, вы же специалист по той части света.

Удивительна способность британцев делить мир на неопределенные части, когда требуется глобальное его видение — части, соединяющие факторы абсолютно несоединимые, чужеродные, явно требующие полицейского контроля и иного вмешательства, что очевидно каждому мало-мальски опытному человеку.

Сэр Обри считал доктора Моссадыка старым придурком в пижаме, который заболевал каждый раз, когда не мог сыскать надежного аргумента. Хилари же, на личность которого наложило невидимый и неизгладимый отпечаток обстоятельство рождения на железнодорожном вокзале "в той части света", был склонен считать Моссадыка фигурой героической, стремившейся избавить родину от иностранного засилья. Прежде чем Хилари успел причинить какой-либо ущерб, его арестовали — и вовсе не только потому, что он не знал языка, но, безусловно, потому, что в глубине души ему совсем не хотелось применять свои профессиональные таланты для исполнения полученных им гнусных приказов. Хилари провел две отвратительные недели в иранской тюрьме, в одной камере с американским разведчиком, попавшим при аналогичных обстоятельствах. Американец так яро и пылко демонстрировал патриотизм, будто считал Хилари "наседкой", подсаженной для его проверки. Потом Хилари отпустили домой.

— Не повезло, — резюмировал сэр Орби, который расценил провал как спортивную неудачу.

Затем Хилари направили в Египет подстрекать египтян против полковника Насера накануне англо-франко-израильского сговора о Суэцком канале. Для выполнения этого задания он подходил еще меньше — как ни странно, именно потому, что знал язык и ясно сознавал всю низость провокации. Хилари не мог не пенять стремления угнетенных и меньшинств к самоопределению. В известном смысле он и сам по себе являлся отдельным меньшинством. Он вырос на улицах арабских городов, память о первых забавах детства хранила образы веселых вопящих мальчишек; да он и сам был полон их бурной кипучей энергией, пока его не загнали в рамки тихой благопристойности, объяснив, что там он — дома. Теперь его вынуждали стать одним из мелких проводников слепой ненависти Идена к полковнику Насеру, а он упирался, словно капризничающий ребенок. И ничто, пожалуй, не отточило так образа мыслей Хилари, заставив осознать причину и корни душевного смятения, как события на Суэцком канале. Многим выдающимся людям случалось уходить из парламента в отставку, потому что их ловили на лжи. Иден же был возведен в пэры, после того как его откровенная ложь парламенту имела катастрофические последствия и для его правительства, и для него самого. Ложь о личной жизни оказывалась более заслуживавшей осуждения, нежели ложь о жизни политической, даже если результатом ее являлась гибель многих невинных людей. С тех пор как практика завоеваний вошла в ранг государственной политики, колониальные державы были повинны в актах терроризма, таких, как расстрелы в назидание другим и произвольное уничтожение деревень. Сегодня же, однако, терроризмом, похоже, считаются лишь проявления озлобленности ума, достигающие кульминации то взятием заложников, то минированием машин, то подбрасыванием чемоданов со взрывчаткой в общественные места. В конечном счете все эти действия бесперспективны и отличаются друг от друга лишь размахом. Так же, как слово "демократия" широко применяется сегодня самыми различными политическими течениями для обозначения самых различных социальных структур, так и терроризм служил инструментом репрессий еще на заре первых территориальных захватов. Заложников брали и задолго до того, как Ричард Львиное Сердце томился в темнице, ожидая, пока за него заплатят выкуп. Невинных людей истребляли с незапамятных времен, и по сей день мужчины, женщины и дети гибнут не потому, что в чем-то виноваты, но в назидание остальным. В постоянный шок от подобных вещей приходят лишь те, кто несведущ в истории, либо лицемерные знатоки. Таких мелких стандартов, как двойные, вообще не бывает. Стандарты изменчивы, словно погода, и заслуживают своей собственной шкалы измерений с учетом местных условий, преобладающих предрассудков, колебаний климата и прецендентов. В Хилари приверженности подобным ценностям не предполагалось. Ничто в полученном им воспитании не должно было явиться фактором в выработке столь индивидуального восприятия природы вещей. Сформировали его обособленность обстоятельства рождения на железнодорожной станции — подобные обстоятельства бывают куда более опасными для душевного равновесия, нежели любые другие. Очнуться от дум Хилари заставил свет, вспыхнувший в офисе "Сидарекса". Но только он увидел человека в капюшоне, ворвавшегося в поле зрения с абсолютно излишней яростью и сгребшего со стола груду ничего не значивших бумаг, как кто-то коротко и резко пробарабанил по его собственной двери. Хилари недовольно встрепенулся, словно человек, внезапно разбуженный от глубокого сна, и, спотыкаясь в темноте о мебель, направился к двери, чтобы пресечь эту попытку беспокоить его.