Питер Устинов

— Пожалуй, он прав. И мне понравилось про сокольничего, — рассудительно заметил Маджон.

— Письмо опять из Девиза?

— Нет. Эджвер, заметьте себе.

— Эджвер? Смелеет, однако.

— Заметает следы. Спешит. Действие разворачивается настолько стремительно, что уже физически некогда ездить так далеко, как в Логборо или Девиз.

— Вы так считаете?

— Именно так и считаю. И временами сомневаюсь, что письма пишет араб. Уж больно пословицы ненатуральны — будто из 'Тысячи и одной ночи".

— Но кто же тогда автор?

— А какая разница? Коль скоро он делает нашу работу за нас, то заслуживает медали.

— С таможней мы связались?

— Да. Попросили уведомлять нас о всех держателях сирийских паспортов, но никого не задерживать.

— Проследим?

— Естественно.

К концу дня поступило сообщение из Хитроу. Один сирийский паспорт, а также один египетский, один кипрский, один алжирский, один оманский. Все пассажиры делали вид, что ничего общего друг с другом не имеют, пока не прошли таможню, после чего покинули аэропорт в одной машине, взятой напрокат у Гертца. Машину — "Остин Монтего КРС 217Д"— незаметно "вели" до Вест-Энда, где пассажиры оставили ее* на стоянке у Сохо-Сквер. Пятеро пассажиров — четверо мужчин и девушка, все подходившие под примету "смуглые", — зашли в "Библос", ливанский ресторанчик в одном из закутков Сохо, где ублажали тоску по только что оставленному дому, явно ожидая наступления ночи. Возбуждение, охватившее Хилари, напомнило ему о тех редких минутах волнения, что выпадали в период былой службы. Сидя у окна в затемненной комнате, он смаковал напряжение, от которого сводило желудок. Вряд ли у Нерона было лучшее место в Колизее, чем эта Королевская ложа с видом на им же самим созданную сцену. Пока еще.на сцене было темно, но, если все пойдет так, как по его замыслу должно было пойти, она скоро загудит как улей, и гладиаторы сойдутся в смертельной схватке исключительно для его собственного развлечения. Оставалось лишь ждать, когда поднимется занавес.

Он предавался своим мыслям, сидя у окна, и прохладный вечерний ветерок ласкал ему щеки, от чего он ощущал свежесть, как после бритья. Месть. Вот что послужило мотивом его поступка, решил он. Случалось, наверное, всем этим отставной козы барабанщикам в их бунгало и коттеджах испытывать подобные порывы, но мало у кого из них нашлось бы решимости, фантазии, да и просто ума, разработать план, на деле осуществить его. Да, конечно, вышла книга, и даже не одна, но писали-то их не бывшие оперативники, а самозваные эксперты с обочины мира разведки, эти оракулы, к которым в драматические моменты обращались за толкованиями второсортные газеты и которые обеспечивали себе приличное существование претензиями на познания в области, полной правды, о которой не ведал никто. Заядлые любители чтения, особенно такого, где вымысел тонко драпировался под факт, всегда считают разведывательное сообщество практически непогрешимым. Да, конечно, ошибки случаются, так ведь все мы люди. В целом же, однако, разведку считают квинтэссенцией всего, что соединяет отвагу и интеллект. Но Хилари-то знал всему этому цену. Ему и по сей день было неприятно вспоминать об одном вызове к сэру Обри Уилкетту, начальнику MI-5 в пятидесятые годы.

— Поедете в Персию, — приказал сэр Обри*

— Вам предстоит приложить свои несомненные таланты для содействия дестабилизации правительства доктора Моссадыка. Вы, безусловно, знакомы с положением дел не хуже меня.

— Насколько мне известно, иранцы стремятся избавиться от британских нефтедобывающих компаний.

— Кто пытается? — прорычал сэр Обри, заподозрив, будто упустил нечто важное в анализе ситуации.

— Иранцы.

— Это еще кто такие?

— Раньше их называли персами.

— Называли? Называли? Вот что, молодой человек! Что до меня, то они как были всегда персами, так ими и будут! Меня мутит от их вечных попыток все запутать! Что за бред — пытаться изменить название нации после стольких эпох истории? Спрашивается, у моей жены, что — таиландская кошка? Нет, сэр! Никоим образом! Сиамская! Таковой она и останется до естественного конца своих дней. А у моей матери — да, у меня еще есть мать, ей девяносто шесть, благослови ее боже, у нее что — бейджинская болонка? Для меня — никоим образом. Пекинская! На редкость, надо сказать, противная тварь, так ей еще и непроизносимое имя надо присобачить? Хилари пытался возразить, что он не самый идеальный кандидат для выполнения данного задания, поскольку не знает ни слова по персидски. Сэр Обри отмахнулся от возражений жестом вялым, но непреклонным.