Филатов Валентинович: Книга Небытия

Русская книга мёртвых

Книга Несуществования
(Только для мёртвых)
NoTaj Mahal Review Volume 7 N 2 dec. 2008
«Книга никогда не существовала прежде, чем была написана, поэтому, существует безначальное несуществование книги».
(Свами Сухотрой – Шесть систем Ведической философии).
«Человек овладевает истиной через смерть».
(Ж.Батай).
ВВЕДЕНИЕ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ФИЛОСОФИИ К ЕЁ ИСТОКАМ.
«Когда слушающий не понимает говорящего, а говорящий не знает, что он имеет в виду – это философия»
(Вольтер)
Сегодня уже становится очевидным, что так называемая академическая философия давно вышла за пределы своей естественной среды обитания, в которой философия и сформировалась в Древней Греции, и превратилась в мёртвую систему ритуальных заклинаний онанистов псевдокультуры, именуемую «философским дискурсом». Но именно сейчас, когда мир
превращается в один большой постструктуралистский проект, философия покидает носителей этого дискурса и возвращается к своим истокам, иллюстрируя собой модель Элиаде – модель вечного возвращения.
Философское творчество сегодня становится психотехническим приемом, с помощью которого мыслящий человек, во-первых, настраивает себя на соответствующее отношение к жизни, а во-вторых проверяет, насколько ему это удалось. Исходя из самой природы философии, позиция независимого мыслителя, не преследующего целей материального благополучия и служебного продвижения, не только обеспечивает относительную анонимность, но и отрицает конвенциональную возможность подхода к философии как бесконечному аутистическому процессу толчения воды в ступе. Этот процесс вполне соответствует аутентике сегодняшней философии, как продукта современной цивилизации с ее разложившимися институтами
информационного насилия.
Современность обеспечила возврат философии в изначальную среду ее обитания, что заставляет говорить о стиле вместо привычного для академического агитпропа «профессионального подхода». Более того, сам квазипрофессиональный подход стал свидетельствовать не только о провинциализме его сторонников, но – в силу своей неадекватной оценочности – о симуляционности профессиональной философии в целом. Последняя давно уже выступает в качестве удобной конвенции, замещающей сакральную эстетику философской духовности конформистской спекулятивностью философствующих ремесленников. Однако профессиональную философию рано хоронить, ибо она имплицитно выполняет смыслообразующую функцию – постольку, поскольку ярко отражает процессы фатального распада разлагающейся химеры современного мира.

ГЛАВА 1. КАПИТАН ДУШИ.
«Премудрый человек не обладает человечностью.
Для него все люди – словно соломенные собаки».
(Лао-Цзы).
В духе Эдгара По, но совсем не страшно.
Гуляя вместе с моим покойным другом Александром Чавушяном в окрестностях Великого Новгорода, мы вышли на оставленную кем-то поляну, где живописно открывался вид на пепелище от сгоревшего костра и кучи отбросов. «Вот это напоминает мне наше поколение, которое «мы вместе», – сказал я, показывая на отбросы. «Да нет, мы, скорее, сгоревшее», – ответил мне Чавушян.
Макиавелли говорил: «То, что в обычной жизни называется убийством, в политике именуется – «нанести большой урон неприятелю». Применение насилия, которое раньше было рассеянно, теперь сконцентрировано.
Приговорённый ложится на медицинский стол для получения смертельных инъекций. Казнь состоит из трёх этапов, в процессе которых в вену вводятся три раствора, первый лишает его сознания, второй останавливает работу лёгких, а третий останавливает сердце.
Согласно туманному выражению Ясперса: «человек видит мир человеческой деятельности в действительности государства как безжалостной
непреклонности». Начиная с эпохи Сократа, демократия была и остаётся непреклонна к срывающим с неё маски, которые скрывают её постановочный характер. Разница между театром и демократией заключается в том, что театр честно и правдиво признаёт, что он – театр. Демократия же, в отличие от театра, лживо пытается скрыть, что она – тоже театр. Что касается так называемой российской демократии, то она представляет собою даже не театр, а цирк клоунов.
Ожидая казни, смертник пишет несколько писем друзьям и эссе – для публикации. Это, по его мнению, должно дать исчерпывающий ответ на вопрос, почему он сделал то, что сделал. «Изучив внешнюю политику государства, я решил послать сигнал власти, которая становилась все более агрессивной. Моё действие в нравственном и стратегическом смысле было эквивалентно воздушным ударам по городам и мирному населению заведомо неспособных защитить себя стран». Это означает, что государство напрасно претендует на монополию легитимного применения насилия.
Присутствовавшие на казни свидетели вспоминают: