Длинные ночи адмирала Колчака

Так этот Парфёнов, когда его жену во время заварухи какой-то казак нагайкой пару раз опоясал, взял стамеску, да пошёл губернатора убивать. Убить губернатора не убил, а познакомился с этим самым Костриковым. Ничего путёвого, так, молодой буян. Это потом с ними купец Макушин договорился. Так они у него ничего, когда к власти пришли, не отобрали. Одним словом, рука руку моёт. Вот и всё. Так что Ванюша наш, почитай с малолетства, около революции и революционеров всё рядом и рядом. В восемнадцать лет адьютант для поручений при его превосходительстве Анатолие Ивановиче Пепеляеве состоит. Этот тоже из наших, томичей. Он в четырнадцатом отличился в боях, георгия получил, молодой генерал,27лет, ревностно служит отечеству.

Анатолий Николаевич послал Ванюшу с секретным донесением к генерал-лейтенанту Василию Георгиевичу Болдыреву-главкому войск уфимской директории ….

Что это было за донесение, Иван уже не помнил. Помнит только что в то время между генералом Пепеляевым и генералом Гайдой были вначале какие-то недоразумения, лишь потом всё пришло в полное согласие. Болдырев его только поблагодарил, но был очень расстроен. Фактически уже находился не удел. И упустил момент стать диктатором. Александр Васильевич Колчак объявил себя Верхоным Правителем Сибири. Это произошло 18 ноября 1918г. Он сам в те времена ещё с золотым эшелоном из Казани прибыл в Омск в поезде Колчака. Вот тогда-то, когда выгружали сундуки с золотом, платиной, серебром и попали к нему несколько золотых николаевских десяток и серебрянный гангутский рубль.

В Омске поговаривали, что Колчак, живший в доме, окруженном английскими пулеметчиками, якобы нарочно спровоцировал выступление рабочих окраин в Куломзино.

Обиженный Болдырев отказался от власти и выехал под охраной в Японию, сделав 21января адмиралу Колчаку, как рассказывал ему знакомый адьютант адмирала, заявление: ”Вы подписали чужой вексель, да ещё фальшивый, расплата по нему может погубить не только Вас, но и дело, начатое в Сибири. Я испытываю отвращение к повсеместному мелкому предательству, к нарушению прав чести, к циничному отказу от обязательств, принятых на себя в столь, казалось бы, грозный час общей опасности”.

А балы шли своим чередом. Лилось шампанское, офицеры устраивали праздники красоты, а первые места неизменно присуждались Гришиной-Алмазо– вой, так похожей по своим поступкам то на мадам де Сталь, то на Соньку Золотую Ручку.

Теперь, после долгих лет раздумий, Иван Семёнович понимал, что генерал Пепеляев посылал его к Болдыреву для того, чтобы своевременно предупредить главнокомандующего Уфимской Директории о готовящемся перевороте. Ведь в это время генерал Пепеляев как командующий Среднесибирским корпусом, находящемся на пермском направлении, встречался в Екатеринбурге с выезжавшим для выступлений перед войсками английским полковником Уордом, генералом Гайдой и военным министром в правительстве Директории Колчаком.

Самодовольная физиономия Уорда замаячила, закачалась перед лицом Ивана Семеновича. Ни слова по-русски, только английский текст.

Не успевающий за парламентскими речами полковника скомканный текст русского переводчика. Создавалось впечатление, что для полковника необъятные просторы Сибири и холода, перепугавшееся от революции купечество, попрятавшее свои кубышки подальше до лучших времён, офицерство, очухавшееся от большевистского ада и принимавшее усилия к спасению России, – всё это представлялось в голове и речах полковника на один манер с парламентарной Англией, с рациональностью лондонцев.

Полковник не знал и не понимал России, не понимал того факта:”….в Россию можно только верить!”.

Сотни тысяч пар сапог, комплектов обмундирования и военного снаряжения переданное русской Сибирской армии англичанами подкрепляли словоохотливость полковника, делали его лекции и спичи, как это казалось ему самому вдохновенными, содержательными, и он с полным недоумением воззрился на эти не страдавшие от недоедания физиономии, когда они хором взревели: ”Боже Царя храни…”.

Совсем немного старше Ивана Семеновича, генерал Гайда, молодцеватый офицер чехословацкого корпуса, как представлял его себе Иван Семёнович, был вечно на иголках. Когда он сидел, носок его лакированного сапога крутился и вертелся в разные стороны, а ноздри генерала слегка раздувались, словно бы желали принять изрядную дозу кокаина. Гайда не нюхал кокаина. Но его состояние неизменно сопутствовало ему, когда нос генерала чувствовал жареное.

Читать дальше