Тест - ПИТЕРСКИЕ САНТИМЕНТЫ

Все больше было велосипедистов, по улице ехали конные милиционеры в белых гимнастерках, а зимой с башлыками. Ехали похоронные дроги белые, но были и черные, с резными колоннами, высокими колесами. Существовали керосиновые лавки, мы ходили туда с бидонами и брали отдельно в бутылочку бензина для разжигания примусов.

Всю еду готовили на примусах. Плиту топили редко, все реже. На кухнях гудели примуса, по три-четыре примуса. Примуса составили целую эпоху городского быта, это была целая отрасль, система, стиль.

По Литейному шли демонстрации, вывешивали флаги, в день смерти В.И.Ленина на 21 января с черной каймой, красные — в праздники на 8 Марта, на 7 ноября, 1 Мая. А в витринах выставляли портреты вождей, обвитые шелком и цветами. Карикатуры на империалистов. Над воротами вешали знаки Осоавиахима (Общество содействия авиации и химии), с пропеллером, знаки МОПРа срывали старые жестянки страховых компаний.

Все эти приметы прошлого сейчас видятся куда лучше примет нынешней жизни, тоже ведь интереснейших и неповторимых. Мы их не замечаем, вернее, не обращаем на них внимания, как на само собою разумеющееся, а ведь они тоже временны, и сроки их кратки.

Иногда на Кировском мосту, а чаще — на набережной 9 Января или Дворцовой я замечал людей, которые просто стоят у парапета, любуясь видом на город. В них можно угадать приезжих. Но бывает, что это и питерцы, — и это как-то особенно мило. Я тоже останавливаюсь, радуясь их любованию, в который раз впитывая в себя живую картину, какую не видел ни в одной из столиц Европы.

С этим видом размаха Невы может поспорить разве что Неаполитанский залив или бухта Сан-Франциско.

Зимой, когда Нева скована льдом, панорама не так живописна, но летним утром или вечером, когда закатное солнце освещает Васильевский остров, Ростральные колонны, Петропавловскую крепость, ее дерзновенно брошенный вверх золотой шпиль, — этой картиной можно любоваться бесконечно. От легкой колокольни Петропавловского собора еще массивнее становятся гранитные черные стены крепости. Я смотрю на них и вспоминаю, что там кое-где сохранились надписи: «Трубецкой бастион. Одет камнем при императрице Екатерине II в 1785 году».

Всегда досадно, что невозможно полностью растолковать эту надпись ни одному иностранцу, потому что только для петербуржца встает за этими словами и Трубецкой, и само выражение «одет камнем» — оно использовано в названии исторического романа Ольги Форш о сидевшем здесь узнике, — и все то, что связано не только с историей этой крепости, а и со всем духом этих мест.

И в то же время признаюсь, что выпадают дни, когда кажется бесчеловечным под ногами хлюпающее месиво воды, снега и грязи, не разобрать — весна это или осень? Лужи, сырость, ветер, с низкого серого неба сыплет не переставая. Дождь не падает, он стоит в воздухе. Дома сырые, всюду проступает облезлая краска, которая не в силах держаться в этом копотном, едком, больном воздухе. Здесь все разъедается и чахнет. Болотный древний дух этих мест проступает из-под камня и асфальта. Люди идут, пригнув головы, подняв воротники, не глядя друг на друга, злые и некрасивые. Все они кажутся бледными, измученными. Это погода — или, вернее, непогода, которой нет конца. Негде укрыться от сырости, от грязи, дым автомашин не рассеивается, он душит — запах гари, бензина. Люди топчутся на остановках среди луж, не знают, где укрыться от пронизывающего, холодного враждебного ветра. Мгла, тоска и печаль повсюду, куда ни кинь взгляд, и непонятно — зачем здесь жить, без солнца и тепла, в этом угрюмом и гнилом месте?

В такие минуты город угнетает провинциальной заброшенностью. Кажется неудивительным, что друзья и знакомые стремятся уехать и уезжают отсюда, — уехать в Москву, в столичность, в жизнь, — в Москву, которая кажется во всех смыслах лучше, здоровее, веселее и чище.

Переехать на юг, в теплынь и солнечность, либо же перенести этот город куда-то вглубь России, к лугам и цветам... Почему, с какой стати надо мучиться в этом гриппозном климате? И сам город, какой бы он ни был красивый, не в силах сохранять свою красоту среди дождей и слякоти. Сколько бы ни ремонтировали, ни красили его, он вскоре опять становится облезлым и хмурым.

Такие мысли посещают меня время от времени вместе с тоской и злостью. В каждой любви время от времени, как сказал поэт, «манит страсть к разрывам».

И все же не уезжаю, остаюсь. А когда уезжаю в другие края, в другие страны, то через некоторое время начинаю скучать, не только по дому, но и по Петербургу, даже с его дождями и насморками. Конечно, нельзя разлюбить город, за который воевал, мерз в окопах, голодал, который строил.