«: ..Расстрелять»

– На мес-те… ша-го-м… марш!

И пошли. Раз-два-три… Раз-два-три… Раз-два-три…

– Идти не в ногу…

Конечно, не в ногу. А то потолок рухнет. Обязательно рухнет. Это же наш потолок, в нашей казарме… всенепременнейше рухнет… Раэ-два-три… Раз-два-три…

Так мы всегда к строевому смотру готовимся: к смотру с песней; маршируем на месте и песню орем. Отрабатываемся. Спрашиваем только:

– Офицеры спереди?

Нам говорят:

– Спереди, спереди, становитесь.

Становимся спереди и начинаем выть:

– Мы службу отслужим, пойдем по домам…

– Отставить петь! Петь только по команде! Раз-два-три…

Правофланговым у нас рыжий штурман. Он у нас ротный запевала. Он прослужил на флоте больше, чем я прожил, уцелел каким-то чудом, и на этом основании петь любил.

Как он поет, это надо видеть. Я видел: лицо горит, – на нём, на лице, полно всякой мимики; эта мимика устремляется вверх и, дойдя до какой-то эпической точки, возвращается вниз – ать-два, ать-два! Глотка луженая, в ней – тридцать два зуба, из которых только тринадцать – своих.

– За-пе-ва-й! – подается команда, и тут штурман как гаркнет:

– И тогда! Вода нам как земля!

А мы подхватываем:

– И тогда… нам экипаж семья… И тогда любой из нас не против… Хоть всю жизнь… служить в военном флоте…

Песню для смотра мы готовим не одну, а две. В те времена недалекие песни пелись флотом задорные и удивительные. Вот послушайте, что мы пели в полном уме и свежем разуме:

– Если решатся враги на войну… Мы им устроим прогулку по дну… Северный флот… Северный флот… Северный флот… не подведет…

И ещё раз…

– Северный флот… плюнь ему в рот, Северный флот… не подведет… Ну, конечно, «плюнь ему в рот» – это наша отсебятина, но насчет всего остального – это, извините, к автору.

Правда, положа руку на сердце, надо сказать, что нам, на нашем экипаже, ещё хорошо живется. Грех жаловаться. Мы хоть и в воскресенье уродуемся, но все же все это происходит до обеда, и нас действительно домой отпускают, если мы поем прилично, а вот за стенкой у нас живет экипаж Чеботарева – «бешеного Чеботаря», вот там – да-а! Там – кино. Финиш! Перед каждым смотром, каждое воскресенье, они, независимо от качества пения, поют с утра и до 23-х часов. В 23.00 – доклад, и в 23.30 – по домам!

А дома у них в соседней губе. Туда пешком бежать – часа четыре. А в 8 часов утра, будьте любезны, – опять в ствол. Вот где песня была! Вот где жизнь! И койки у нас за стенкой дрожали и с места трогались, когда через переборку звенело:

– Северный флот… Северный флот… Северный флот… не подведет…

– Рав-няй-сь! Смир-но! Пря-мо… ша-го-м… ма-рш!

Ну, началось…

Через полчаса все экипажи каким-то чудом песню сдали и – бегом в казарму. А нас третий раз крутят. Не получается у нас. Не идет песня. В казарме получалась, а здесь – ни в какую.

После третьего захода начштаба машет рукой и говорит командиру:

– Командир! Занимайтесь сами. Предъявите по готовности.

После этого начштаба исчезает.

– Старпом! – говорит командир. – Экипаж уйдет с плаца тогда, когда споет нормально! – сказал и тоже исчез.

Остаемся: мы и старпом. Старпом злой как собака. Нет, как сто собак. Лицо у него белое.

– Экипаж! Рав-няй-сь! Одновременный рывок голов! Петров! Я для кого говорю! Отставить. Рав-няй-сь! Смир-но! Ша-го-м! Марш!.. Песню… Запе-вай!

– …Если решатся враги на войну…

От холода мы уже не соображаем. Ног не чувствуется: как на дровах идешь.

– Отставить песню! Раз-два-три! Раз-два-три… Песню запевай!

И так десять раз. Старпом нас гоняет как проклятых. От мороза в глазах стоят слёзы.

– Песню!.. Запе-вай!..

И тут – молчание. Строй молчит, как один человек. Не сговариваясь. Только злое дыхание и – все.

– Песню!.. Запе-вай!..

Молчание и топот ног.

– Эки-паж… стой!.. Нале-во! Рав-няй-сь! Смир-но! Воль-но! Почему не поем? Учтите, не споете как положено, не уйдем с плаца. Всем ясно?! Напра-во! Равня-сь! Смир-но! С места… ша-го-ом… марш! Песню… запе-вай!

И молчание. Теперь оно уже уверенное. Только стук ног – тук, тук, тук, – да дыхание. Какое-то время так и идем. Потом штурман густым голосом затягивает: