Томас Рид - В плену у конфедератов. Случай времен американского восстания

Тоттен упал с такой силой и так естественно, что я подумал, не ранен ли он на самом деле. И уверился в этом, когда он попытался встать, но со стоном опустился и воскликнул:

– Капитан, я сильно растянул лодыжку!

Теперь подошел лейтенант и грубо спросил, в чем причина шума. Получив ответ, он приказал отвести нас в маленькую конюшню в углу двора. Я попросил разрешения оставить Тоттена во дворе и мне самому остаться с ним, чтобы поливать его ногу холодной водой и проверить, сможет ли он ходить, прежде чем мы двинемся дальше.

– Можешь лечить его и в конюшне! – с улыбкой ответил этот волчонок.

– Но, лейтенант, здесь удобней, – самым мирным тоном сказал я. – Тут вода под рукой.

– Уберите этих двоих! – приказал он, показывая на рядовых: Хилла и Гэри. –Лошадей отведите на старое поле; четверо получат свежих лошадей и должны быть готовы ехать со мной.

Хилла и Гэри увели в конюшню и закрыли там; у входа поставили двоих часовых.

Я с большим трудом дотащил Тоттена до веранды дома и устроил под большим деревом; он прислонился спиной к стволу и смог сидеть. Затем, используя ладони как ковши, я принялся поливать ногу сержанта холодной водой.

Один из часовых оставался у дверей конюшни, в которой находились Хилл и Гэри, второй подошел к нам. Это был худой, но сильный солдат с настороженным выражением маленьких зеленых глаз.

Я с радостью заметил, что конфедераты сняли с лошадей седла, провели животных по узкой тропе и отпустили на большое огороженное поле.

Вернувшись, четверо конфедератов зашли во вторую конюшню, больше по размерам. Немного погодя они снова вышли; каждый вел по лошади. Этих лошадей они привязали перед домом.

Все эти лошади были оседланы и взнузданы; через открытую дверь конюшни я видел, что она пуста. Эти четыре лошади – единственные запасные у конфедератов.

В каждое из крыльев дома можно было заходить через расположенную в середине дверь. Дверь из тяжелого дуба открывается внутрь, ее можно закрыть снаружи на крепкий засов; вдобавок у каждой двери был прочный металлический брус.

Вскоре после того как я подвел Тоттена к веранде, я заметил, что дверь оставлена полуоткрытой; лейтенант тоже вошел внутрь и сел.

Мне было видно, что происходит внутри. В углу лежала большая груда очищенной кукурузы; на скамье у окна ружья и пистолеты тех, кто отправился с лошадьми. Снаружи на пороге лежит тяжелый висячий замок от этой двери.

Оседлав лошадей, четверо солдат сели на ступеньке. Через несколько минут двое из них снова встали и ушли в кладовую; там они начали протирать свои револьверы.

Потом еще один ушел внутрь и улегся на груде зерна. Четвертый оставался на пороге, он чинил порванную упряжь. Вскоре он тоже встал, вошел в дом, и я слышал, как он просит шило. Сердце у меня забилось быстрее, на лице появилась краска: у меня возник план бегства.

Хотя я слышал, как колотится у меня сердце, ударяя о ребра, словно молотом, чувствовал я себя спокойным и сосредоточенным, как никогда в жизни. Я знал, что каждое мгновение уменьшает шансы на успех. В любой момент лейтенант конфедератов может приказать выступать.

Солдат, чинивший упряжь, снова вышел и подошел к лошади.

Застегнув починенную упряжь, он направился прямо в кладовую. Подошел к товарищам и сел рядом с ними.

Я посмотрел на Тоттена и потом негромко спросил караульного, нет ли здесь капустного листа, чтобы перевязать поврежденную лодыжку.

– Капустный лист? – переспросил тот. – Какого дьявола! Откуда здесь капуста?

– Вон там! – Я показал на угол поля, где заметил несколько огородных грядок.

– О! – ответил он со смехом. – Если считаете, что они подойдут, можете воспользоваться.

– Спасибо, сэр, – сказал Тоттен. – Не хотите ли табаку?

И сержант достал из кармана плитку жевательного табаку, которая, к счастью, у него оказалась.

Мятежник подошел и с готовностью взял табак; сунув его в рот, снова отошел.

Как и хотел Тоттен, при этом караульный оказался на несколько футов ближе к нам.

– Наверно, табак получше капустного листа, – с улыбкой сказал солдат.

– Не для нас, – ответил Тоттен, посмотрев на меня. Если бы солдат заметил этот взгляд и сумел бы разгадать его, это могло нам помешать.

– Рюб! – позвал караульный второго стражника, который сидел в пятидесяти шагах от нас, у самого огорода. – Принеси головку зелени: янки хочет перевязать ею ногу.

Рюбен прислонил свое длинное ружье к бревну, на котором сидел, медленно встал и направился к «зелени».