«Матери в черном» торжественно двигались в середине толпы, размеренно и серьезно, ратуя за мир. Они были одеты в черное – и останавливали взгляд своим присутствием, точно знаки пунктуации; заставляли вспомнить, зачем ты здесь.
Две вещи одержали верх: наше громкое «нет» власти и монолитное товарищество. Мы были печальны и напуганы, но совершили дерзкий поступок: явились сюда, не зная, что еще можно сделать, и без особой надежды. Это все равно что устроить пикник в тумане, надеясь, что пройдешь сквозь него к чему-то светлому. В наших голосах и шагах была слышна мантра: «У меня хорошее предчувствие!» Подспудное же бормотание было таковым: «А какой смысл в том, чтобы не делать ничего?»
На этот раз были сломаны все баррикады: между расами, цветом кожи, возрастами, полами, классами, нациями. Для этого – довольно мало возможностей: поначалу возникает ощущение «мы и они», затем обнаруживаешь себя плечом к плечу с десятками тысяч людей; вы читаете плакаты друг друга – пронзительные или заставляющие громко хохотать. Вы третесь плечами, ощущаете запахи тел, травки, мочи, благовоний и страха – и течете вдаль. И ты – часть потока, и в этом – жгучие зеленые побеги надежды. Ощущение может возникнуть всего на миг. Но это – квантовый момент: он может случиться снова и распространяться дальше; нет никакого суждения, никакого выяснения – только кипучий и долгий путь: шаг, шаг, шаг.
Люди пели, и младенцы плакали, и ноги начинали болеть, и хотелось пойти домой, и как раз тогда широкозадые палестинки начали распевать: «Вот как выглядит демократия. Вот как выглядит демократия».
Ого! Это молитва, которую я повторяла все утро после марша мира: ого! Я чувствовала себя приободренной этими людьми, идущими вместе по Маркет-стрит, воспоминаниями о собаках «мирников» с повязанными на шеях платками, о «Матерях в черном» и о славных овцах. А потом, как ни удивительно, всего пару дней спустя начали расцветать первые луковицы. Не прошло и недели, как в саду уже были десятки нарциссов. Когда это случается – каждый год в конце зимы, – я поражаюсь. К тому времени я уже успеваю сдаться. В ноябре и декабре, сажая их, увлекаюсь фантазией о том, что земля после стольких дождей будет жирной и вязкой. Высадка луковиц кажется романтическим и приятным занятием, но никогда таковой не бывает. Земля твердая, каменистая, в ней полно корней, сплошная глина, однако ты все равно копаешь лунки для уродливых сморщенных луковиц, бросаешь в них по горсточке маковых семян, зарываешь все это и знаешь, что больше никогда их не увидишь. Руки исцарапаны камнями, ногти черны от земли. Декабрь и январь были такими мрачными, силы все истощались и истощались, и все обезумели, точно крысы. Однако вот они мы, в феврале: с боевыми барабанами и нарциссами, а за кулисами ждут своего выхода маки.
Спасибо вам, Джейк Моррисси и Джефф Клоски – высшее командование Riverhead Books и капитаны моей жизни. Спасибо тебе, Анна Жардин, за блестящую и несносную литературную редактуру – ты спасала меня от перспективы выглядеть неграмотной. Спасибо вам, Александра Кардиа, Кэти Фримен, Лидия Херт – и всем лукавым кроликам «Риверхеда». Спасибо тебе, Сара Чалфант, мой чудесный агент и подруга.
Спасибо вам, Стивен Баркли, Кэтрин Баркос и все птички-невелички из Barclay Agency .
Клара Ламотт, ты наше солнышко, как часто говорит Сэм.
Писатель обречен без прекрасных творческих друзей, которые заставляют его оставаться честным и работать еще лучше, которые подбадривают и донимают, радуются или сострадают. Спасибо вам: Дуг Фостер, Марк Чайлдресс, Нешама Франклин, Джанин Рейд.
И прежде всего спасибо пресвитерианской церкви св. Андрея, Марин-Сити, Калифорния, а также пастору Веронике Гойнс.
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу