Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Знать бы, что с ними стало – с “вредителями” и “врагами народа”. Сгинули в лагерях? Или на фронте, в штрафной? Или выжили, несмотря ни на что? Или сами потом разоблачали? И не погиб ли кто-нибудь из них в Бресте?

“Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…” Э нет, дудки, избави бог, лучше куда-нибудь на исторические задворки, в какую-нибудь вегетарианскую эпоху, в застой, в болото… Да вот беда – “времена не выбирают, в них живут и умирают”.

Мир, в который мы входим молодыми, не нами устроен, не нами определено, что в нем – доблесть, что – изъян. А так хочется бойцом в когорту, плечо к плечу, чеканя шаг, да за общее дело! “Время, вперед!” – так и хочется крикнуть вместе со всеми, вот-вот загоним клячу истории, а ты можешь остаться на обочине только потому, что ты – из чуждой прослойки, и если бы не завод – не видать тебе комсомола, как своих ушей.

Вокруг рвались снаряды. Машинист Сироткин, стиснув зубы, сжал ручку регулятора. В это время в будку вбежал командир. Его лицо было в копоти, на лбу выступила кровь.

– Михалыч! – сквозь грохот снарядов услышал машинист. – Мы подбили паровоз белых…

В сентябре пошли расписываться. Все шло, как он задумал. Он работал в газете и печатался. В Энергетическом начался пятый курс, надо было дотерпеть. И главное – его приняли на заочный в Литинститут. Он настоял, чтобы она поступила в Гнесинское училище. Выпускной экзамен по фортепиано она будет сдавать под аккомпанемент первой воздушной тревоги.

В 35-м году они вместе играли “Предложение” Чехова, был тогда такой самодеятельный театр Промкооперации на Триумфальной, она – Наталью Степановну, он – Ломова, и, конечно, потом была дежурная шутка, что он ей сделал предложение на сцене, а она поверила и на самом деле вышла за него замуж.

Вот они выходят из Сокольнического загса, стоят и спорят. Он предлагает пойти в ресторан, отметить. Она сердито отказывается. Он ее уговаривает, не может понять, чего она боится. А по ее краснодарским понятиям, приличная девушка в ресторане ни под каким видом очутиться не может, это все равно что выйти на панель.

Они покупают полкило сосисок и едут к нему, в комнату, которая теперь принадлежит им, – немыслимая роскошь по тем коммунальным временам. Его мать дарит им скатерть и пару вилок и ножей. Они сварили сосиски, сидят, едят…

Они еще многого не знают. Он не знает главного – про войну, про истребительный батальон, артиллерийское училище под Уфой, про Северо-Западный фронт, про газету 27-й армии “Мужество”.

Не знает, что, когда они будут в училищах – он в артиллерийском, а брат Вовка – в танковом, отца опять возьмут не то за “вредительство”, не то за “восхваление немецкой техники” и отправят на пять лет в мордовские лагеря, и мать впервые в жизни будет наниматься на работу, чтобы отец не остался без посылок.

Не знает про старинную крепость на реке Буг, про тех, кто будет драться там, когда фронт будет уже за Смоленском, и каждого, кто останется в живых, нужно будет найти и вернуть из небытия – одного вытащить из тюрьмы, другого восстановить в партии, третьему добиться квартиры и всем им – вернуть доброе имя и уважение народа.

А пока он ничего этого не знает, он ест сосиски, смотрит на свою жену и волнуется. Идет 37-й год, и ему, моему отцу, – двадцать два.

1987

Действующие лица:

муж – 26 лет

жена – 26 лет

тесть – 52 года

теща – 50 лет

свекровь – 54 года

брат тещи – 40 лет

жена брата – 35 лет

первый друг – 27 лет

второй друг – 30 лет

третий друг – 25 лет

подруга – 30 лет

девушка – 19 лет

сосед – 60 лет

москвич – 30 лет

Летний домик с застекленной верандой. У крыльца одноногий стол, опоясанный лавкой. Лето. Июнь. У калитки появляется Тесть, нагруженный сумками.

тесть (переводя дух). Дом стоит – уже хорошо. Значит, не сгорел…

Отпирает замок на дверях, исчезает в доме. Скрипят двери, отворяются окна. Выходит на крыльцо, недоверчиво оглядывает участок.