Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Вон – хромая, видите? В сапогах. Это Комариха. Она у нас вроде гадалки. Травки у ней, болячки заговаривает. А потом милиция ее забрала, она и испугалась. У бабы Зои брат был, жена его – сестра Комарихина. Она ей родственница. Я маленькая была, я ее боялась… А вот глядите, глядите!

Через улицу вели высокого, грузного старика. Мальчик лет двенадцати и старуха поддерживали его с двух сторон. Он тяжело переставлял ноги в огромных бурках. Таисия вышла к калитке ему навстречу.

– Это дед Федор, – прошептала Светка, – Черебушкин его фамилия. Ему девяносто два года, я родилась – уж он слепой был. Он у нас самый старый, и в Трудовом никого старше нету. Баба Зоя рассказывала, он молодой был – лошадь подымал, такая сила… И что интересно, ничего не соображает, родных путает, а спросить, что раньше было, до войны или совсем при царе, – все помнит. У кого мельница была и когда школа сгорела…

Деда завели во двор. Все потянулись к крыльцу.

Пришли домой – и замолчали, расселись по углам.

Тихо было в доме. Сверчок трещал за стеной. За окном озеро переливалось на закатном солнце.

– Мне на психику давит… – вскочил Проскурин. – Пошли в клуб.

– Я, пожалуй, пас… – Пятигорский завалился с книжкой на диван.

– Пойдешь, Картошка?

– Чего я там не видал? – пробурчал Петя.

– Кино бесплатное. И сеньориты. Все веселей, чем здесь торчать.

Середа считал медяки.

– Семьдесят шесть копеек на всех, – объявил он. – По пятаку на метро надо?

– Как раз полтинник на сеньорит, – заметил Воронец.

– И ты, Ворона? А как же прощальная гастроль?

Воронец ухмыльнулся и полез на лежанку.

Середа с Проскуриным ушли. В углах стало темнеть. Пятигорский зажег лампочку.

– Чего ты читаешь?

– У Таисии на кухне валялась. – Толстяк показал растерзанную книжку. – Ни начала, ни конца, сразу с девяностой страницы. “Вечером его привезли на очную ставку”… – прочел он и поднял голову, прислушиваясь. – Жутковато, да? Сверчок стрекочет, а бабки нету…

В тишине отчетливо донесся стук в дверь. Они переглянулись.

– Кто там?

Воронец сел. Опять постучали. И Петя пошел открывать.

На крыльце в серых сумерках нетерпеливо переминалась Аня.

– Позови Воронца, – сказала она с досадой.

И, отвернувшись, зябко покусывала воротник куртки, наброшенной на плечи.

– Кто пришел, Петь? – крикнул Пятигорский.

Он поплелся в комнату. Воронец смотрел невозмутимо. Он кивнул на дверь:

– Кто?

– Сам знаешь кто…

Воронец хотел встать, но вдруг задумался, уставясь в угол.

– Она там стоит? – шепотом спросил Пятигорский.

– Лешка, не будь гадом… – выдавил Петя.

Воронец провел рукой по лицу, усмехнулся.

– Я сплю, меня нет, – громко, на весь дом сказал он, лег и закрыл глаза.

Она ждала внизу, стоя на нижней ступеньке и обернувшись к нему, как будто собиралась уйти, но замешкалась. Она все еще не верила. Петя увидел, как у нее дернулся подбородок, она судорожно засмеялась и опрометью бросилась к калитке. Он побежал следом.

Единственный фонарь на улице горел, и небо еще светилось прозрачным светом. Из низины полз редкий туман. Сбегая к дороге, она поскользнулась в траве.

– Оставь меня в покое! – со злобой вскрикнула она. – Я тебя видеть не могу! Уйди, уйди…

Лицо ее скривилось, сразу залившись обильными слезами, и, не сводя с Пети полного ужаса, беспомощного взгляда, она стала беззвучно всхлипывать.

Ему показалось, что она сейчас упадет. Он шагнул к ней, подхватил за плечи. Она оседала в его руках. Ему пришлось опуститься на колени, чтобы не уронить ее.

– Мало мне, мало… – еле слышно бормотала она и мелко вздрагивала. – Дрянь, дрянь! Так мне и надо!

Понемногу она затихла. Достала платок, вытерла лицо.

– Прости, – сказала она, поднимаясь на ноги, отряхнула юбку, надела куртку в рукава.

И пошла к шоссе, не оглядываясь.

Утром спозаранку явился дед.

– Стакан налить надо, – сказал он.

– Мы бы рады, да нету. Пустые мы…

Он попросил закурить и топтался в дверях. Уложенные вещи стояли в коридоре, и только Пятигорский, взмокший, воевал со своей шикарной сумкой.

– Это… Значит, трешницу давайте.

– Нету, нету, сказали же… – присаживаясь к столу, сварливо сказал Середа. – Иди чай пить, отец.

– Не пьем, – буркнул он. – Гостинец надо, подари чего-нибудь. А то – жили, жили и до свидания.

Воронец протянул ему зажигалку. Дед щелкнул раз-другой и, усмехнувшись, отдал:

– Ерунда, не годится.

– Хотите кофе? – обрадовался Пятигорский. – Тут почти полная банка.