После толкотни, сопровождаемой хихиканьем, девочки заходят первыми.
Мы бежим в конец и затеваем потасовку. Кто-то толкает меня, и я врезаюсь в Бадину заднюю парту у окна. И вспоминаю, что ее хозяин не показывался.
– Братцы, а где Бадя?
– Он на “Фрезер” работать пошел, – говорит Копейка.
Тут до него доходит, что мне задаром досталось лучшее место, на меня налетают, я отбиваюсь. После стычки моим соседом становится Пиня.
По звонку к нам в класс входит директор. Мы еще шумим, разгоряченные возней, и Гордей успевает схлопотать по уху от сидящей впереди девчонки.
Виктория Борисовна разворачивает газету и ставит на доску фотографию в рамке. С портрета смотрит на нас, улыбаясь, Крыса.
– Ребята, – говорит Яков Степаныч, – двадцать восьмого июля скоропостижно скончалась Анна Михайловна Непомнящая, ваш классный руководитель. Анна Михайловна прожила короткую и славную жизнь. Она прошла путь от беспризорницы в одной из первых трудовых колоний до заслуженной учительницы. В сорок первом году Анна Михайловна ушла добровольцем на фронт и провела в действующей армии три года. Тяжелое ранение вывело ее из строя. Анна Михайловна была награждена боевыми орденами. Девять лет своей жизни она отдала нашей школе… Прошу вас почтить ее память вставанием.
Стучат крышки парт, и растерянная глухая тишина повисает в классе.
Ни с кем из учителей мы столько не воевали и никому не доставили столько хлопот.
Директор уходит, Виктория садится за стол и говорит:
– А почему это первая парта пустует? Я хочу видеть перед собой живые лица, а не мебель. Пинчук, ты ко мне хорошо относишься?
Пиня встает и краснеет, все смеются.
– Вот и хорошо. Переезжай ко мне. Девочка с челкой, как твоя фамилия?
– Патрикеева… – бормочет высокая, тоненькая девочка в очках.
– И ты, пожалуйста, садись на первую парту.
К общему восторгу, Пиня садится с девчонкой.
– Другое дело… Теперь мне будет приятно приходить на урок. С сегодняшнего дня мы с вами приступаем к новому предмету – химии. Вы должны завести себе две тетради, одну – для лабораторных работ, другую…
Дверь распахивается, на пороге вырастает взъерошенная девчонка с белыми бантами в черных как смоль косичках. Со скуластого темного лица смотрят на Викторию узкие глаза.
– Извините… – выпаливает она.
– Как твоя фамилия?
– Бедретдинова…
– На первый раз прощается. Ступай к Грешилову, на последнюю парту.
Опять класс гудит, все оборачиваются, а я заливаюсь краской.
– Повторяю, – говорит Виктория, – одна тетрадь вам понадобится для лабораторных работ, а в другой мы будем решать задачи. Наука химия изучает строение вещества, взаимодействие веществ и различные процессы, в результате которых молекулы одного вещества превращаются в другое. Откройте тетради, приготовьтесь записывать…
Двор за окном опустел. Родители разошлись. Поредели тополя у забора, и ветер гоняет по земле пожухлые, скрученные листья.
Украдкой я поворачиваю голову и натыкаюсь на такой же вороватый, настороженный взгляд моей соседки.
Хмыкнув, она сердито роется в портфеле, никак не может отыскать тетрадку. Солнце просвечивает насквозь ее маленькую смуглую мочку.
– Сегодня первое сентября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года…
1976
Полвека тому назад мы были молоды и мечтали снимать кино. А нам не давали – не доверяли. И мы жутко маялись. И вот весной 67-го года я получил предложение от Экспериментальной Творческой киностудии Григория Чухрая принять участие в создании киноальманаха “Начало неведомого века”. Предполагалось, что альманах будет состоять из нескольких новелл – экранизаций советской классической прозы, и приглашенное молодое поколение советских режиссеров (к которому я имел честь принадлежать) прославит предстоявший в ноябре пятидесятилетний юбилей октябрьского переворота (который назывался тогда Великой Октябрьской социалистической революцией).
Я получил в руки сценарий, на его титульном листе стояли три имени – ни один из авторов не был профессиональным сценаристом. Написали его журналист Илья Суслов, его младший брат оператор Михаил и режиссер Борис Ермолаев, вместе с ними я учился во ВГИКе. В основе сценария лежал превосходный рассказ “Ангел” из ранней прозы Юрия Олеши.
Режиссер в простое, особенно молодой режиссер, начинает загнивать, как капитализм по Марксу, и сомневаться во всем, прежде всего в самом себе. К тому моменту я уже почти три года мыкался – мои проекты отвергались “Мосфильмом”, сценарий, который написали для меня Зак и Кузнецов, закрыли. Предложение студии Чухрая – это был нешуточный вызов, и долгожданный. Вот теперь поглядим, думал я про себя, режиссер ты или так, недоразумение…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу