– Посуду бить – другого места не нашли?
– Старшина, – кинулся к нему Клещев, – забери ты Козлова выродка суток на десять! Тебе весь дом спасибо скажет! Это он бутылку кокнул!
– Пронюхал уже… – скривился отец, косясь на милиционера.
– Ты, Оськин, бросай этот свой тон. Пора тебе над своей жизнью подумать. И кой-чего понять, пока не поздно.
Участковый опустился на скамью, снял фуражку. Клещев все не мог успокоиться, ворчал:
– У, змееныш! Хоть бы его в армию скорей забрали…
– И что вас к ночи, как котов, разбирает?
– Змееныш и есть! – сердито, с вызовом буркнул старик в ушанке. – Закатал папаню…
Взгляд Толика впился в старика…
– Дурак старый! Твое счастье, что старый…
– Ты что городишь? – нахмурился старшина. – Стыда у тебя нету. Он тебе в дедушки годится! Эх ты… А что они тебя обзывают – плюнь. Будь мужиком! Ты поступил как сознательный гражданин. И мать свою родную от побоев, можно сказать, уберег. – Он внушительно посмотрел на Толика: – Как мать-то?
– А то он знает! – засмеялась женщина. – Третьи сутки дома не был…
– Не дадут сыграть! – вдруг тонким голосом выкрикнул отец, вскакивая и бросая на стол костяшки. – Все, пошел я…
– Погоди, Оськин. Сядь и не психуй.
Старшина со вздохом вытянул из кармана платок и стал обтирать потную фуражку.
– Тебе, между прочим, об работе подумать пора. Завтра зайдешь, на учет станешь. За баранку тебя все равно никто не пустит. Не мальчик, сам понимать должен. Ты, Оськин, подумай крепко. Семью свою пожалей. Вон у тебя парень какой вырос. Ему бы учиться…
– На прокурора… – вставил Серков, и компания дружно загоготала.
Отец смеялся вместе со всеми.
Толик стоял поодаль, дожидаясь отца, глядя в степь, наливавшуюся холодной фиолетовой тьмой.
– И что вы за люди! – не выдержав, рассмеялся старшина. – Только бы вам глотничать!
Майский ливень гремит на улице.
По карнизу расхаживал мокрый голубь, дергал головой, кося на Толика черной бусинкой глаза.
Хлопнула дверь. Маша вылетела из квартиры, вызвала лифт. Увидев Толика, она второпях махнула ему.
– Я опаздываю! – крикнула она, одергивая юбку.
Он спрыгнул с подоконника, голубь взмыл и поплыл в дожде.
Толик вошел в лифт следом за Машей. С тусклым гудением кабина поползла вниз.
– Ты надолго? – спросил он. – Я тебя подожду.
– Не надо…
Она неистово рылась в сумочке.
Когда лифт остановился и двери открылись, Толик вдруг уперся в стену, загородив выход.
– Здрасте! – фыркнула Маша.
Он и не думал уступать, стоял, угрюмо уставясь себе под ноги.
Тень прошла по ее лицу, Маша поморщилась.
– Какой ты дурак… – с огорчением, еле слышно проговорила она и отвернулась.
С верхнего этажа понесся гул – кто-то нетерпеливо колотил по решетке лифта. Двери расходились, урча, и снова сходились.
Маша отчужденно молчала в углу кабины. Пустыми глазами она смотрела мимо него, туда, где за окном подъезда катилась под дождем толпа.
Внезапно Толик выскочил из кабины, с силой вытащив сумку с красной кошкой, которую защемило дверью. Маша нажала кнопку. Створки разъехались – в подъезде никого не было.
Она раскрыла зонт и побежала на остановку.
После экзамена вся группа высыпала на ступеньки у входа, щурясь от яркого солнца и галдя.
Воздух курился над мостовой. За машинами вспыхивали змейки пыли. Только на аллее перед институтом, в тени деревьев еще стояли голубые лужи.
На скамейке Маша сразу увидела сумку с кошкой и воющий приемник. Толик, верхом на спинке скамьи, нависал над своими коленями. Она подошла, поколебавшись.
– Здравствуй…
На нем были темные очки. Маша посмотрела на его окаменевшую, долгую, сгорбленную спину, на хохол, стоящий торчком на затылке, и засмеялась:
– Ну прямо дитя!
– Мария, ты скоро? – окликнули ее от дверей.
– Не ждите, я догоню…
Она присела на скамейку, выключила приемник. Стало тихо. Машины сухо шуршали по асфальту.
– Я сегодня тройку схватила по терапии, – сказала Маша. – Теперь стипендии повышенной не будет…
Фонарь горел над котлованом, подобравшимся вплотную к дому. Земля в свежих отвалах поблескивала росой.
Толик повел Машу по коридору с дверями по обе стороны. На кухне хозяйки обернулись и замолчали, а одна из женщин вышла и смотрела им вслед.
Толик уверенно постучал. Маша озиралась в полутьме.
Кто-то худой и сутулый вырос на пороге.
– Не узнаете, Иван Игнатич? Это я, Анатолий.
Старик в ковбойке разглядывал их, забросив на притолоку длинную руку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу