Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Цана – муки два пуда. За пуд уступлю, по знакомству…

Вдруг он вскочил и, вырвав юбку, бросился к прорехе в крыше.

– Навела, паскуда! – прошипел он и метнулся за винтовкой. – Сейчас ступай к им, бреши чего хошь, живо!

Губастый парнишка в поддевке шагнул через поваленную изгородь, но, увидев идущую по двору Варвару, что-то сказал сидевшему в телеге матросу.

– Ишо новости… – недовольно проворчал матрос. – Откуль такая чудо-юдо?

Варвара, не ожидавшая такого приема, насупилась:

– А сами кто будете?

– Мандат тебе, что ли, показать? – Матрос усмехнулся.

У него было задубевшее, смуглое лицо, смотрел он угрюмо, но по усмешке Варвара узнала Гришку, Баранчикова работника.

– Али как звать позабыла?

Она вспыхнула:

– Энто ты, може, позабыл, да я-то век помнить буду…

– Кажись, я с тобой не крестимши… – начал он и осекся, глаза его сузились. – Баранчикова, что ль? Варькя? Ступай, откудова пришла. Нам кулаков не надобе.

– Энто я – кулачкя? – Она опешила.

– А то! Семья самая кулацкая, мироеды натуральные. Мало вас жгли… Лошадей однех сколько держали!

– В глотку тебе мою богачеству… – пробормотала она, опустив голову. – Я с дитём за подаянием по дворам ходила, и мешки шила, и белье мыла, только б не околеть…

– Ты отседа ушла? Для чего верталася? Никто не звал.

– Куды ж мне деваться? Голод кругом. А тута земля…

– Земля энта не ваша, земля теперя народная. Не пустить тебе сельсовет – и амба, гуляй на все четыре…

Она вскипела:

– Ты-то чего лезешь? Боле всех надо?

– Я и есть председатель сельсовета, – просто сказал Гришка. – Я тута советская властя…

Варвара с Палашкой бредут по улице.

– А Егор богатый? – мечтательно спрашивает Палашка.

– Первый был хозяин на деревне, – сухо говорит Варвара. – Помереть-то не дадуть, кровь родную на улицу не погонють…

Ворота распахнуты, ветер гуляет по усадьбе. Пусто в конюшне, от сенного сарая одни столбы торчат. Над крыльцом Баранчика полощется порыжевший за зиму красный флаг.

Что-то заскрипело на дворе, донеслось хриплое ворчание. Из собачьей конуры показались ноги в опорках, потом костлявый зад, и на свет вылез дурачок Мартынка. Увидев застывших в воротах Варвару с Палашкой, он задрал к небу заспанную физиономию с сивой бороденкой и забормотал:

– Дай табачкю, дай табачкю…

– …Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся…

Служба шла в боковом притворе. Священник в очках с синими стеклами оглянулся, две бабы с готовностью подхватили его под руки, помогли спуститься.

Спины склонились над купелью, раздался негодующий плач младенца, и Варвара увидела, как баба ловко приняла на распахнутую пеленку красную мокрую девочку.

Крячиха вложила кисточку в пальцы священнику и, водя его рукой, крестом помазала лоб ребенка.

Бабы подняли отца Еремея на солею, поставили лицом к иконостасу.

– Миром Господу помолимся…

Тусклое пламя сальных плошек вздрагивало на сквозняке, по алтарю метались тени. Крячиха обернулась и беспокойно вгляделась в сумрак ниши, где стояла Варвара.

В избе у Трынки гуляют на крестинах, дребезжит гармошка в руках тетки Федихи.

– В Кирсанове-то, слыхали, чего деется? – цепляя огурчик, говорит Клашка Лобаниха. – Пономариха чорта родила от куманиста…

Бабы испуганно крестятся.

– Известно, кирсановские, от их только и жди греха…

– Какой из себе-то? С хвостом?

Хозяин Лебеда, угрюмый мужик, сидевший с попом в красном углу, кивает на деда Тучу:

– В точь как крёстный. Сам махонький, а елда с оглоблю…

Бабы смеются. Старшая дочь Машка несет к столу скворчащую сковороду.

– А картошечки с огню! Налетай, бабы! – приплясывая, зазывает Трынка. Губы у нее разбиты, фонарь под глазом. Федиха откладывает гармонь в сторону:

– Ну ё к бесу, какая без мужуков гулянка…

Крячиха тихо рассказывает Варваре:

– …Егоршу убили – ишо царь сидел. Да как били-то! Вся деревня у его в долгу, у Егорши… Сивухи ведро на двор принесли, выпьють для передыху – и обратно бить, покуль не кончился…

Лебеда всовывает налитую стопку в пальцы священнику, чокается.

– Яишня, что ль? – встревожился тот, распробовав закуску. – Ах, азияты, пост же!

– Невелик грех, – машет рукой Трынка. – По нонешнему времю спасибо ишо куры-то несутся.

В сенях стучат сапогами пришедшие – Гришка и с ним краснолицый мужчина в красноармейской шинели. Две девчонки-погодки возятся со щенками на конике.

– Постоялец мой, командер, которые дизентиров ловють, – шепчет Крячиха, ухмыляясь. – Такой кобель…