Александр Образцов - Ужатые книги (сборник)

И кот был не чужой, а местами даже умилительный, когда терся своими боками, как похабная девка. Тоже, кстати, странное соединение понятий.

Пожирание птенцов закончилось, когда был возведен дом.

Вначале фронтон дома, обращенного на запад и дальнее озеро, не был закрыт.

В конце мая прилетели ласточки, влетели в чердак и так обрадовались, что тут же слепили гнездо.

Фронтон и на следующую весну не был закрыт, потому что оббивался дом снаружи, настилались полы (кстати, предметом гордости хозяина были полы на веранде, где он умудрился из необрезного горбыля смастрячить капитальнейший пол) и ласточки уже решили, что удобный чердак – их наследственное именье. Они носились там с песнями в упоении и только молниями черкали вылеты за пищей.

Однако всему приходит конец. В сентябре, после отлета птиц на курорты, хозяин соорудил рамы, остеклил…

Надо было видеть недоумение и негодование ласточек на следующую весну.

Они даже не пытались первые дни искать себе новую квартиру.

Нет.

Они часами сидели на проводах напротив дома и возмущались.

Хозяйка не стерпела подобной муки и погнала хозяина забивать громадный гвоздь под коньком крыши.

Ласточки на него даже не посмотрели – так были взбешены.

Они устроили гнездо под крышей старого сарая, который и корову уже не помнил. Строго напротив дома. И подчеркнуто не замечали старых хозяев.

Но на гвоздь натаскали гнездо все те же глупые трясогузки.

К большому облегчению хозяйки, которой, наконец, прекратили сниться сны о кровожадном Баксике.

Не тут-то было.

Трясогузки напоминали простолюдинов, вселившихся во дворец. Привычки делать все тяп-ляп, безалаберность, повседневная болтовня. Они носились какими-то рывками, нырками, и в головах у них был полный сумбур вместо музыки.

Птенцы начали выпадать из гнезда.

Мамаша подлетала, чирикала для галочки, и тут же забывала о выпавшем.

Куда эти птенцы пропадали – неизвестно. Скорее, Баксик похаживал в ожидании.

Однажды такой птенец (а было холодно в июне, так холодно и сыро!) доковылял каким-то образом дальше колодца, почти до канавы с водой, откуда хозяин насосом поливал огород и сад.

Там его обнаружила хозяйка и принесла в теплый дом на фанерке.

Она постелила ему старую простыню, которую давно рвали на тряпки, сделав из нее гнездо, похожее на чалму или предсмертную постель. Да.

Потому что птенец даже прикрыл глаза от наслаждения. Еще он вытянул одну ногу, закинул голову…

Нет, это же надо хотя бы умирать давать людям в тепле и уюте, если такой жизни не достается!

И птенец затих.

Это все крутилось у хозяйки, пока она провожала взглядом шмеля.

Было там еще о вороне, таскавшей мыло из-под крыши Парфенона, от рукомойника.

А грешили на сорок.

Но нет.

Хозяйка видела, как ворона становится на полочку и, вытягиваясь во весь свой полуметровый рост, склевывает мыло из мыльницы.

Хозяин опустил полочку сантиметров на тридцать.

И что же?

Ворона садилась на край крыши и исполняла почти цирковой номер, заводя голову вниз дальше хвоста и склевывая мыло.

Единственное недоумение, оставшееся от этих событий, – почему мыло?

Хозяйка воевала и с водяными крысами, которые ели корни яблонь и груш. Они бегали по участку под землей так же легко и быстро, как мыши по стенам.

Нога иногда вдруг уходила в их тоннели.

Ей советовали в газетах посадить чернокорень, запах которого крысы не переносят.

Чернокорень взялся расти дружно.

Но пока еще не вырос, хозяйка из золы нацедила пережженных гвоздей и натыкала их вокруг деревьев.

Хозяин очень смеялся.

Ему крысы казались значительно более ловкими и хитрыми. Даже похитрее ворон.

Не говоря о декоративных ласточках или безродных трясогузках.

Она была такая…

И руки, и плечи, и стремительный позвоночник, готовый вдруг изогнуться, чтобы глаза изучили сосновую веточку, и мгновенно выпрямиться для дальнего долгого взгляда – как бы сторожевой башней, – и изломаться в лени, разветвиться в закинутых за голову руках… Она была такая.

Животное, которое чувствует то, что его пасут, но не верящее в это.

Это грустно.

Никто её не пас.

Как можно пасти шестнадцатилетнюю девушку, которая умнее лошади и опытнее моллюска?

Вокруг костей её скелета было ровно столько круглого мышечного волокна, чтобы ходить, сгибаться, плавать, танцевать, не думая о том, как это легко.