Алан Гринспен - Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

Все же я не мог побороть застарелую уверенность в том, что для нашей политической системы более привычен дефицит. Поэтому в конце доклада я предупредил: «В условиях сегодняшней эйфории по поводу бюджетного профицита тот финансовый консерватизм, который с таким трудом вырабатывался в последние годы, может быстра испариться. Мы должны противодействовать любым шагам, способным вновь привести к возникновению дефицита и последующему бюджетному дисбалансу».

Наш секретариат представил экземпляр моего доклада руководителям Бюджетного комитета за день до слушаний. Мы часто так поступали при обсуждении сложных вопросов, которые непосредственно не касались финансовых рынков. Я удивился, когда в среду днем мне позвонил представитель демократов в Бюджетном комитете, сенатор от Северной Дакоты Кент Конрад, и попросил меня встретиться с ним. Бывший налоговик, Конрад заседал в сенате столько же. сколько я был председателем ФРС. За это время он заслужил репутацию финансового консерватора. Поблагодарив меня за визит, сенатор сразу перешел к сути дела. «Вы представляете, какую бурю страстей это вызовет? — спросил он. — Зачем вы поддерживаете план Буша по сокращению налогов?» Он считал, что мое выступление не только обеспечит принятие предложений Белого дома, но и нарушит тот хрупкий консенсус по вопросам финансово-бюджетной дисциплины, который годами формировался в конгрессе.

«Ничего подобного я не имел в виду», — ответил я. В моем выступлении речь действительно идет о сокращении налогов для ликвидации профицита, однако это необязательно вариант президента. Моей целью является уменьшение долга и отсутствие дефицита, Я подчеркнул, насколько сильно изменились ожидания по профициту, и отметил, что практически все аналитики прогнозируют стабильный рост производительности (по крайней мере на ближайшие годы). В этой связи кардинально изменились и ожидания по доходам. Под конец разговора я согласился, что упор на финансовые ограничения действительно крайне важен, и предложил сенатору такой вариант: он задаст мне вопрос, а я подробно расскажу о необходимости страховочного механизма вроде ограничительных оговорок О'Нила.

Уходя, я видел, что сенатор Конрад не вполне удовлетворен моим ответом, но н ведь и не претендовал на то. что конгресс безоговорочно примет мои слова. В прошлом политики с легкостью игнорировали мои рекомендации или интерпретировали их по-своему* Не помню* чтобы кто-то прислушался к моему мнению, когда я выступал за сокращение социальных пособий. И в этот раз я не собирался поддерживать тот или иной проект снижения налогов, Этот вопрос сугубо политический — именно так я и ответил сенатору Домеиичи следующим утром на слушаниях, когда тот попросил меня поддержать план Буша. Я был аналитиком, а не политиком, и моя работа была бы не в радость, если бы мне пришлось каждое слово соотносить с политической подоплекой. Я предлагал, на мой взгляд, новаторский подход и надеялся, что мое выступление направит дискуссию в нужное русло.

После возвращения в ФРС от Конрада и часа не прошло, как мне позвонил Боб Рубин, «Я только что разговаривал с Конрадом, — сказал Боб. — Он полагает, что я должен поговорить с тобой перед выступлением». Рубин знал о содержании моего доклада со слов Конрада и заявил, что разделяет опасения сенатора. При крупном снижении налогов, сказал он. «мы рискуем потерять политическую установку на соблюдение финансово-бюджетной дисциплины».

Мы с Бобом годами работали над тем, чтобы добиться консенсуса, поэтому я спросил, известна ли ему моя конечная цель — все то же пресловутое погашение долга. «Я это понимаю», — ответил он. «А в чем же тогда проблема? — опять спросил я. — Боб, с чем именно в моем выступлении ты не согласен?»

На другом конце провода повисло молчание. Наконец, мой собеседник ответил: «Понимаешь, дело не столько в том. что именно ты говоришь. Дело в том, как это все будет воспринято».

«Я не могу отвечать за восприятие всех и каждого, — устало произнес я. — Это меня не касается. И касаться не может».

Как выяснилось впоследствии, Конрад и Рубин были правы. Мое выступление о сокращении налогов произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Шумиха началась еще до того, как я приехал на Капитолийский холм: содержание моей речи стало известным прессе, и USA Today в то утро вышла с заголовком: «Гринспен намерен выступить за снижение налогов». В статье цитировались Конрад и Доменичи. По словам последнего, я собирался пересмотреть свою позицию относительно сокращения налогов, «потому что профицит стал чересчур большим».