Владимир Селиверстов - Поколения ВШЭ. Учителя об учителях

Когда оказалось, что осталось одно свободное место, меня на него взяли, к моей большой радости. После этого я некоторое время еще работал в проектном институте, а через два года – я тогда уже учился, ездил в Москву сдавать экзамены и так далее – мне мои профессора предложили перейти на очное отделение. Это был 1960 год. Вот с тех пор я и живу в Москве. Я окончил экономический факультет Московского университета, аспирантуру на этом же факультете. Но должен сказать, что там мне не все нравилось: в Одесском институте учили гораздо лучше. Там была гораздо более плотная программа, гораздо лучше отработанная. Там давали очень приличное образование, было много профессоров высокого класса.

На экономическом факультете МГУ тоже существовали такие профессора, но их было намного меньше. Преобладали люди другого свойства: владевшие какими-то знаниями из официальной марксистской науки, но не слишком отягощенные обширными и глубокими экономическими познаниями. Зато была огромная литература, большие возможности общения – в общем, я вспоминаю об университете с большим удовольствием.

Среди профессоров я вспоминаю трех-четырех человек, которые много дали мне, моему образованию, моему пониманию мира. Один из них – мой учитель Арон Яковлевич Боярский, известный статистик. Хотя потом я познакомился с Альбертом Львовичем Вайнштейном – заместителем Кондратьева по Конъюнктурному институту. Между прочим, я как-то спросил его, почему он никогда не здоровается с Боярским. Он мне объяснил очень коротко и внятно: Боярский, Старовский и еще два польских шпиона – Ястремский и Хотимский – боролись за чистоту марксистской идеи и в большой степени содействовали завершению работы Конъюнктурного института, аресту Кондратьева и отправлению самого Альберта Львовича в лагеря. Во всяком случае, Вайнштейн именно так и сказал:

– Вы меня никогда не убедите. Между нами стена. Что бы и как ни объяснял Боярский, его для меня не существует.

Ну, а для меня он существовал. У нас был один такой разговор, по-свойски. Он сказал:

– Вы – молодые, вы не понимаете то время, в которое мне пришлось жить.

И я могу сказать, что это было время, когда на пространстве нескольких журнальных страничек решались вопросы жизни и смерти. Люди, которые туда попадали, могли либо доказать свою правоту за счет обвинения других, либо их одолели бы более сильными обвинениями. И тогда их расстреляли бы или сослали. В общем, такая была судьба.

Что мне дал Боярский? Во-первых, он был очень хорошим лектором. Во-вторых, у него были хорошие книги. В-третьих, он, возглавив Институт статистики в НИИ ЦСУ в свое время, сразу позвал меня туда работать. Я только что закончил вуз, и с первого года аспирантуры он пригласил меня на пост заведующего отделом. Я пошел туда и не жалею об этом. Там работали очень интересные люди – демографы, например. Но у нас занимались автоматизированными системами – все это была никому не нужная абсолютная чепуха. Причем это совпало со временем, когда наши ввели войска в Чехословакию. И тогда стало ясно: то, что мне больше всего нравилось, – преобразования в экономике, реформы и прочее – все это уже больше никому не нужно, все это сворачивается. Все говорят, что должен быть тот порядок, который уже существует, и ничего менять не надо.

И еще. Моих друзей – Б. В. Ракитского и Н. Я. Петракова – обвинили в ревизионизме. Слава богу, обратились к М. А. Суслову. И этот человек, которого все поносят как угодно, сказал: «У нас ревизионистов нет. Есть советские экономисты с разными взглядами. Можно отрицать какие-то взгляды, но привыкайте к тому, что вы можете эти взгляды обсуждать». Короче говоря, он сказал то, что сказал бы я. Михаил Андреевич, конечно, не всегда так говорил, но вот за это ему спасибо.

Теперь об экономической литературе в то время. Был библиотечный зал на третьем этаже в корпусе экономического факультета на Моховой. И представьте себе провинциального парнишку, который приехал в Москву. Я был сравнительно взрослый, конечно, но с точки зрения понимания экономических процессов, кругозора в области экономической науки я был почти на нуле. Потому что нельзя же считать, что какое-то образование появилось, если я самочинно прочитал «Капитал» Маркса, комментарии к нему Розенберга или еще какие-то книги. Все это было в пределах учебной литературы. Когда я приехал туда, на полках стояли издания работ Кейнса, Хайека – многих людей, которые для меня были совершенно новыми. Там была классическая марксистская литература эпохи революции, и она описывала общество, которое должно возникнуть. Я не помню уже имен авторов, но это были очень видные ученые. Можно взять любую библиографию того времени и увидеть, что выбор был огромный.

Читать дальше