Бринк Линдси - Глобализация - повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма

Что же касается мнимого господства «рыночного фундаментализма» в наши дни, то назовите мне страну, где правительство последовательно проводит политику laissez faire или где хотя бы существуют более или менее значительные оппозиционные партии, твердо стоящие на этих позициях? Можете обыскать всю планету, но едва ли вам удастся найти хоть одно сколько-нибудь многочисленное политическое движение, которое бы отстаивало что-нибудь отдаленно напоминающее либертарианство с его идеей «минимального государства».

В последние годы мир, несомненно, движется в сторону прорыночной политики, но посмотрите, кто возглавил это движение: в Китае – убежденный коммунист Дэн Сяопин; в Индии – П.В. Нарасимха Рао, порождение Индийского Национального Конгресса, которая установила в стране централизованное планирование по советскому образцу; в Аргентине – перонист Карлос Менем; в Перу – Альберто Фухимори, представляющий собой абсолютно пустое место в смысле идеологии. Да, были реформаторы, которые действовали из идейных соображений (Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер, Вацлав Клаус), но они были исключением. В целом, в большинстве стран мира повторное открытие потенциала рынков направлялось прагматизмом, отказом от провалившейся догмы централизованного регулирования в пользу чего угодно, лишь бы оно работало. Это время крушения старых идолов, но не создания новых богов.

Необузданные и не встречающие сопротивления рыночные силы существуют только в пылком воображении антиглобалистски настроенных авторов. И здесь опять риторические крайности сторонников глобализации возвращаются бумерангом. Их беспочвенные фантазии о конце национального государства и тому подобных ужасах позволяют деятелям из антирыночного лагеря выступать в роли защитников мира от якобы оголтелого фанатизма глобалистов. Однако на самом деле именно антирыночные силы являются рабами идеологии: они никак не могут избавиться от отжившей свое веры в централизацию.

Сторонники школ «золотой смирительной рубашки» и «гонки по нисходящей», во-первых, преувеличивают ограничения, налагаемые давлением международной конкуренции, а во-вторых, не понимают, почему эти ограничения ужесточаются. Да, действительно, благодаря технологическим достижениям и растущей интернационализации экономической деятельности рыночные сигналы распространяются быстрее и с меньшими искажениями, чем когда-либо в прошлом. Но без ответа остается более фундаментальный вопрос: почему правительства обращают все большее внимание на сигналы рынков?

Обычно отвечают, что микропроцессоры и Интернет позволяют компаниям быть разборчивыми и перемещать свою деятельность туда, куда они сочтут нужным, и эта мобильность дает им в руки средство, заставляющее национальные правительства соперничать между собой за привлечение капитала. Однако посмотрите на ситуацию в развивающихся странах, которые в силу зависимости от капитала из богатых стран сегодня особенно чувствительны к давлению иностранных инвесторов. С каких это пор страны третьего мира стали прислушиваться к совету привлекать иностранные инвестиции? Всего поколение назад они презрительно отталкивали иностранные капиталовложения как проявление неоколониализма; мало того, они зачастую национализировали уже сделанные вложения и выпроваживали иностранцев восвояси. Если бы такое отношение сохранилось и по сей день, никакие технологические новшества ничего бы не изменили. По-настоящему важной переменой является то, что сегодня многие правительства развивающихся стран заботятся о привлекательности своей политики для инвесторов. А почему они стали об этом заботиться? Потому что осознали, что проведение политики, враждебной по отношению к иностранным инвесторам, для них губительно, что прежние модели развития – «импортозамещение» и «опора на собственные силы» – катастрофически ошибочны.

При всей привлекательности идеи о том, что две влиятельные тенденции последнего времени – информационная революция и глобализация – на практике сводятся к одному и тому же, распространение рыночно ориентированной политики нельзя свести к технологическому детерминизму. Насколько компьютеризованным был Китай, когда Дэн Сяопин провел деколлективизацию сельского хозяйства и создал на побережье особые экономические зоны? Каким образом микропроцессоры повлияли на решение Маргарет Тэтчер не поддаваться шантажу профсоюза шахтеров? Интернет еще был смутной пентагоновской затеей, когда «чикагские мальчики» преобразили экономику Чили, а лейбористское правительство Новой Зеландии отказалось от протекционизма и заставило центральный банк заботиться о стабильности цен.