Валентин Витчевский - Торговая, таможенная и промышленная политика России со времен Петра Великого до наших дней

Перемена торговой политики (1793–1796). – Из эпохи царствования императора Павла I (1796–1801). – На пороге нового столетия

К концу царствования (примерно с 1793 г.) Екатерина II во всяком случае совершенно отказалась от фритредерских мечтаний, которые прежде оказывали некоторое влияние на ее хозяйственно-политические мероприятия. Внутри государства равноправность общественных классов оставалась совершенно призрачной, несмотря на декретированную свободу промыслов и отмену монопольных ограничений. Но и в отношениях России к иностранным государствам чуждой зависти совместной деятельности для достижения согласия между народами не наблюдалось. Напротив того, к концу XVIII столетия, когда мир был потрясен катастрофами наполеоновского времени, Россия с ее политическими интересами и честолюбивыми стремлениями стояла в центре международных интриг. Кроме того, против космополитической теории свободной торговли начала уже обнаруживаться реакция здорового национального эгоизма. Если в Соединенных Штатах Сев. Америки Гамильтон и впоследствии в Германии Фридрих Лист с неопровержимой убедительностью доказали несостоятельность веры во всеобщую гармонию интересов в сфере мирового хозяйства, то именно в России, значительно отставшей от других государств в торговом и промышленном отношении, указанные идеи должны были найти сочувственный отклик.

Мы не хотим этим сказать, что «система национального покровительства» была сознательно воспринята в России уже в эпоху Екатерины II. Но в высшей степени неудовлетворительное финансовое положение государства давало повод к пересмотру таможенной политики, и с тем вместе изменились ее руководящие принципы.

Непосредственный толчок к более решительному повороту в сторону протекционизма дан был, правда, политическим разрывом с Францией, но тарифные приложения к манифесту 8 апреля 1793 г. не оставляют сомнения в том, что ввоз иностранных фабрикатов вообще должен был быть ограничен. Эта тенденция проявилась также в таможенном тарифе 14 сентября 1795 г., и если новый тариф практического применения не нашел, то не по вине императрицы – смерть положила конец всем ее расчетам.

Новый таможенный тариф должен был вступить в силу 1 января 1797 г. Император Павел, вступивший на престол в ноябре 1796 г., отменил, однако, таможенный тариф своей предшественницы и вернулся к прежнему тарифу.

Бессистемность и деспотизм, которые новый император обнаруживал во всех своих действиях, проявлялись и в его отношении к иностранной торговле. Несмотря на выраженное им намерение покровительствовать последней, он в действительности причинял торговле невознаградимый ущерб своими конфликтами с иностранными государствами. Гамбург, Дания, Франция, Англия – все от времени до времени испытывали на себе последствия этого своеобразного режима [24] В марте 1799 г. – мы бегло отметим лишь некоторые из актов произвола – были арестованы все находящиеся в русских портах суда гамбургских купцов, так как Павел заподозрил жителей Гамбурга в тайных симпатиях к французским революционерам. На том же основании осенью того же года был закрыт доступ в русские порты датским торговым судам. Оба распоряжения были, однако, очень скоро отменены. .

Особенно враждебно Павел относился, как известно, к Англии. Его политика вызвала течение, поведшее в торгово-политическом отношении к отмене всех ограничительных мероприятий против Франции и к тем более упорному преследованию английской торговли. В конце концов, чтобы нанести удар морской торговле Англии, было издано распоряжение, что товары могут быть вывозимы из русских портов не иначе как с высочайшего разрешения. Такой приказ был издан 10 марта 1801 г. На следующий день императора Павла не стало.

На пороге нового столетия бросим еще раз беглый взгляд на эволюцию русского народного хозяйства со времени Петра Великого. Государство прежних московских царей стало более близким западноевропейскому континенту не только вследствие расширения его границ до Балтийского моря и заимствования многих социальных учреждений и порядков, но и по своей хозяйственно-политической организации. Но вызванные этим сближением с Западом глубокие изменения встретили упорное противодействие, так как в народе совершенно отсутствовали элементы, необходимые для плодотворного расцвета этого реформаторского труда. Не было ни культурной городской жизни, ни сознательного и трудолюбивого среднего сословия, ни свободного и политически развитого дворянства. Проложить путь прогрессу выпало на долю самодержавного деспотизма в союзе с всевластной бюрократией. Деспотизм старался выполнить эту задачу по мере своего – нередко весьма ограниченного – разумения при помощи варварских средств, заимствованных из жестокого и темного прошлого, руководясь убеждением, что не власть создана для народа, а народ для власти.