Трауинн Эггертссон - Несовершенные институты. Возможности и границы реформ

После обсуждения различных шоков, которые иногда ослабляют ловушки бедности, в главе 10 доказывается, что история страны влияет как на успех реформ, так и на те направления, которые они принимают. В тех случаях, когда экономисты рассматривают экономику изолированно от остального общества, у них иногда возникает искушение утверждать, что страна, такая как, например, Китай, делает ошибку, следуя определенным путем, вместо того, чтобы выбрать некоторую другую стратегию экономических реформ, которая, очевидно, имеет гораздо большую отдачу. Подобная аргументация часто ошибочна, потому что путь реформирования не избирается свободным образом из большого набора альтернатив, но возникает в результате торга и столкновений между социальными группами с конфликтующими интересами. Путь реформирования скользок, распространены развороты, а история отбрасывает длинную тень, воздействуя на то, как страны справляются с институциональными реформами. Для иллюстрации этой точки зрения я использую три конкретных случая: Китай, СССР и Ботсвану.

В главе 11 исследуется вопрос о том, почему трансплантация или иное внедрение новых социальных технологий (например, современного правового кодекса) представляет собой деликатную задачу с неопределенными результатами. Нам необходимо знать больше о причинах значительных негативных эффектов трансплантации, минимальных уровнях легитимности, необходимых для поддержания экономического роста, а также о наименее затратных стратегиях, которые бедные страны могут принять для достижения требуемого уровня экономического развития. Я доказываю, что провалы новых институтов часто имеют довольно простые причины, в число которых необязательно должен входить непримиримый конфликт между традиционными социальными моделями и современными институтами. Государство может просто слишком мало инвестировать в инфраструктуру и функционирование современных социальных систем, таких как правовые системы. Более того, даже при наличии доброй воли центрального правительства традиционные (часто местные) центры власти могут предпринимать меры для саботажа новых систем, напрямую подрывающих их влияние.

Назовем также другие соображения. Имеющие свидетельства говорят о том, что осуществимый путь к прогрессу, доступное открытие, варьируется в разных странах в зависимости от исторических и политических причин. Не существует единственного метода перехода к современной экономике. Более того, неполнота политических моделей приводит к тому, что политические процессы включают торг в условиях неопределенности, а также обучение, ведущее к последовательному обновлению публичных и частных политических моделей. Мы мало знаем о том, какое направление может принять такая динамика. Часто экономические системы хорошо работают значительный период времени, но в некоторый момент начинают демонстрировать свойства склеротичности и кризисности, при этом представители социальных наук гораздо лучше могут объяснить подобные поворотные пункты ex post, чем предсказать их. Наконец, я завершаю эту книгу описанием эмпирического примера, который иллюстрирует тонкое искусство значительной институциональной реформы – попытки исландского правительства, предпринятые в конце XX века для внедрения элементов исключительных прав собственности в двухсотмильной зоне рыболовства этой страны.

В данном исследовании экономический рост является основной зависимой переменной. Тем не менее его изучением дело не заканчивается, так как меня особенно интересуют социальные причины экономических провалов, в частности роль институтов в возникновении таких патологий, как экономическая стагнация и спад. В медицине патология – это дисциплина, которая занимается изучением природы болезней, их причин, процесса протекания, развития и последствий. Однако основной целью научных исследований в области патологий является не изучение функциональных проявлений заболеваний самих по себе, а поиск способов лечения и развитие превентивной медицины. Моя мотивация изучения экономического спада схожа: я считаю, что знания об экономическом регрессе улучшат наше понимание экономического прогресса.

Для оценки экономического здоровья нации я использую конвенциональный, хотя и не совершенный, индикатор – национальный доход (или продукт) в расчете на душу населения. Официальные статистические данные о национальном продукте или доходе представляют собой несовершенное решение труднейшей задачи по выражению в одной цифре чистого выпуска всех производителей страны [3] Любой прогресс, достигнутый в данной сложной области, во многом обязан новаторской работе Саймона Кузнеца. Краткую оценку научного вклада Кузнеца можно найти в работе Фогеля (Fogel 2000). . Тем не менее данные о национальном доходе, с учетом искажений, вызванных обменными курсами, позволяют нам с приемлемой точностью ранжировать страны в соответствии с уровнем выпуска в расчете на душу населения, а также отслеживать соответствующие изменения во времени. Маловероятно, что будущие продвижения в измерении экономических показателей существенно изменят ранжирование стран по уровню благосостояния или изменят наши представления о социальных причинах относительной экономической отсталости [4] Страны, которые временно становились богатыми в результате счастливой случайности, такой как открытие месторождений ценных ресурсов, в моих рассуждениях являются исключениями. Порядок стран также может существенно измениться, если измерять национальный доход в расчете на час рабочего времени, вместо измерения на душу населения, однако маловероятно, что благодаря такому изменению бедные страны переместятся в категорию стран с высоким доходом. .