Владимир Малявин - Китай управляемый. Старый добрый менеджмент

Мы приходим здесь к самому истоку стратегической мудрости Китая, который выражен в понятиях «воздействия-отклика» ( гань-ин ), «духовной чувствительности» ( лин гань ) и «соответствия ситуации» ( ши ши ). Дело в том, что бодрствующий или «опустошённый» (от всякой предметности) дух есть не что иное, как воплощение «движения в пустоте», свершающегося с предельной скоростью. Такова природа прозревшего сердца, которая, как нам уже известно, есть символический круговорот виртуальных и актуальных качеств существования, не имеющий ни протяжённости, ни длительности и данный в опыте как чистый, непознаваемый само-аффект. Это и даёт мудрому способность предварять все явления мира, согласно поговорке мастеров ушу: «Он не двигается, и я не двигаюсь. Он сдвинулся — а я сдвинулся прежде него». Некоторые мастера боевых искусств даже умели уклоняться от летящих пуль: пуля, летящая по заданной траектории, движется заведомо медленнее духа, способного «ежемгновенно обновляться», отходить от данного, обходить наличное. Жизнь духа, собственно, и есть неуловимо-быстрый, бесконечно-тонкий трепет.

В свете сказанного можно заключить, что бодрствующее сознание находится в отношениях дифференциальной связи с физической реальностью. Будучи беспредметным, оно, как пустота зеркала, не может противопоставить себя миру, но и не сливается с ним. Такова природа «согласия», или «сердечной встречи», составляющей секрет китайской стратегической мудрости: нечто неизмеримое сверх сущего. Оттого же и на Западе, и особенно в Китае, сумма стратегической мудрости представлена в собраниях отдельных «случаев», анекдотов из жизни великих стратегов.

Теперь не будет удивительным узнать, что все классические школы китайской мысли считали «согласие» главным и непременным условием любой совместной деятельности. Конфуцианскому мыслителю Мэн-цзы принадлежит высказывание о том, что в военном деле «выгоды местности важнее погодных условий, а согласие между людьми важнее выгод местности». Знаменитый полководец древности Чжугэ Лян заявлял, что «мудрость применения войск заключается в согласии между людьми. Когда в войске есть согласие, люди идут в бой даже без приказания».

Ту же идею стратегической полезности самоотречения или уклончивости выражает очень важное для традиции даосизма понятие «искривление», «согнутость». В 22-й главе «Дао-Дэ цзина» говорится: «Искривлённое сохранит себя в целости, согнутое станет прямым, ущербное станет полным, обветшавшее станет новым». Другими словами, способность склониться перед внешней силой предстаёт здесь залогом собственной полноты — подобно тому, как кажущийся отход на самом деле подготавливает победу. В другом месте Лао-цзы выражает ту же мысль, прибегая к образу воды: будучи субстанцией как нельзя более мягкой и податливой, вода тем не менее совершенно не поддаётся сжатию. И вообще: «уступчивое возьмёт верх над твёрдым, бесформенное войдёт внутрь всего, что имеет форму».

Всякое действие ценно своей противоположностью, а истинный смысл сказанного противоположен обыденному значению слов. Эти и другие подобные изречения даосского патриарха принесли ему славу одного из основоположников китайской стратегической мудрости. В моральном же отношении Лао-цзы проповедовал всепрощающую любовь, ибо любой конфликт непродуктивен: даже если ссора улажена миром, она всё равно оставляет шрам в сердцах её участников. Отсюда одна из важных особенностей китайского менталитета и поведения: уклонение всеми возможными способами от открытой конфронтации.

Что касается Конфуция, то он учил как раз нравственной стойкости, равнозначной «прямоте», «несгибаемости» благородного мужа. Но Конфуций в принципе отрицал стратегическое измерение действия: для него прямодушие и последовательность в поведении были единственным основанием осмысленной, нравственно оправданной жизни.

В даосской традиции принцип «искривления» находит своё логическое завершение в отождествлении стратегического действия с «возвратным движением» ( фань ) или «движением вспять» ( ни, дяньдао ). Речь идёт о совокупном выражении всепроницающего круговорота Великого Пути как постоянного «возвращения к истоку вещей», о невидимом, чисто символическом «втором дне» всех явлений. В даосизме такое возвращение мыслилось в категориях инволюции, возврата к состоянию эмбриона в материнской утробе Пути, и оно противопоставлялось энтропийным процессам физического мира и биологической эволюции, ведущей к смерти. В стратегической науке Китая «возврат» соответствует известной нам «инаковости» практики, бесконечной действенности в действии, которые предваряют, предвосхищают всё сущее. Истина «вечного возвращения» постигается длительным и методичным развитием духовной чувствительности, примером чему может служить образ премудрого мясника у Чжуан-цзы. Это путь стяжания духовной просветлённости, в которой выявляется всё разнообразие мира, но которая не имеет собственного содержания.