Владимир Малявин - Китай управляемый. Старый добрый менеджмент

В этой замечательной игре метафор нам представлены три важных мотива китайской идеи события: во-первых, событие, строго говоря, не имеет причины, но случается «вдруг», «внезапно» среди первозданного покоя бытия. Покой не является причиной действия, подобно тому, как ночь не является логическим следствием дня, а смерть-жизни. Он лишь увеличивает вероятность изменения, которое рано или поздно «внезапно» случается. Изменение в данном случае соответствует некоему бесконечно малому увеличению вероятности, не поддающемуся точному количественному выражению: первый момент дуновения «почти» не отличается от покоя предельной цельности бытия. Этот переход от покоя к движению относится к тончайшему трепету, составляющему природу одухотворённой жизни. В объективном же смысле он есть несчислимая неизбежность. Мы уже встречали подобное отношение к действительности в учении об очень постепенном, бесконечно долгом «накоплении» стратегического преимущества («потенциала обстановки»), которое внезапно в неуловимо-стремительном выпаде. Так действует и сама жизнь или, точнее, принцип «животворения живого»: множество незаметных перемен, достигнув некоей критической массы, как бы внезапно порождают видимую трансформацию. Аналогичным же образом китайцы мыслили накопление «жизненной силы», или «внутреннего совершенства» ( дэ ), которое происходит незаметно для обыкновенных людей. Отметим, что накопление «жизненной силы» соответствует как раз «опустошению» сознания, его освобождению от бремени предметности.

Во-вторых, единство мироздания, а также нераздельность бытия и человеческой практики (символизируемой игрой на флейте) осуществляется посредством именно пустоты, определяющей и форму вещей, и качество их существования на шкале интенсивности («малая» и «большая» гармонии). Пустота есть то, что соединяет безусловной связью артефакты культуры и природные вещи, выступая необъективируемым условием человеческой деятельности. В пустоте, согласно древним даосским трактатам, осуществляется «сокровенное тождество» всего сущего — ещё одно название для «тако-вости» существования. Эта пустота есть одновременно среда и средоточие (в своём пределе — равно пустотные), фон и фокус — в равной мере лишённые предметности. И предстаёт она как своего рода срединное бытие, ме-зокосм, предел смешения всего сущего — подобно тому, как сила-дэ, согласно классической формуле из «Книги Перемен», «происходит из смешения вещей». В этом смысле она выступает другим названием уже известного нам принципа «срединности» со всей его метафизической значимостью.

Примечательно, что и китайская медицина обращает внимание прежде всего на пустоты и отверстия в человеческом теле: суставы, жизненные точки, в которых каналы циркуляции жизненной энергии сообщаются с внешним миром, и т. д.

Наконец, третий важный аспект китайской феноменологии события заключается в том, что всякое изменение в его свете есть результат не воздействия извне, а внутреннего преображения, каковое можно мыслить лишь как самоограничение, дифференциацию изначальной цельности, но речь идёт, в сущности, об ограничении безграничного, которое устраняет само себя, стирает собственные следы. Такое преображение есть условие культурного творчества как акта — точнее, именно события — типизации, стилизации нетематизируемой заданности опыта. Типизация отличается от действия своим объективным характером: она выявляет — едва ли даже создаёт — всеобщие и непреходящие качества существования. Формы китайской культуры потенциально, а на поздней стадии китайской истории уже и актуально имели характер символических типов, которые и составляют действительный фонд традиции [132] Подробнее см. В.В. Малявин. Сумерки Дао. Китайская культура на пороге Нового времени. — Москва: ACT, 2001. .

Это обстоятельство напоминает также о том, что событие есть в равной мере событие внешнего мира и внутренней жизни, ещё точнее — усилия прояснения сознания, возрастания интенсивности переживания. Мировой ветер, как недвусмысленно намекает автор приведённого отрывка из «Чжу-ан-цзы», соответствует душевным порывам человека и самой жизни сознания. Нетрудно в таком случае понять, что покой Великого Кома указывает на покой «изначального сердца» как своего рода бытийственного «дна», исходной за-данности сознания, которая является условием всякого существования, делает возможным всякий опыт.