Следуя этой формуле, Москва перешла к активным двусторонним отношениям с теми европейскими странами, которые наиболее заинтересованы в российском сырье, и прежде всего в газе, рассматривая их как «троянских коней» внутри ЕС. Приходится признать, что Кремль, несмотря на стратегические провалы, которые поставили Россию на грань кризиса в ее отношениях с Западом, во многом преуспел тактически, а именно – в использовании этих отношений для легитимации своего режима. Между тем Европейский союз не нашел пока эффективного ответа на российскую формулу, которая подрывает не только единство европейского курса, но и заставляет официальную Европу воздерживаться от активного педалирования вопроса о ценностных ориентациях в своих отношениях с Россией, фактически отказываясь тем самым от основного принципа своей цивилизационной идентичности. Да и Запад в целом, как сообщество и цивилизация, не сумел найти ответ на российский вызов и, по существу, принял навязанную Москвой формулу новой «Realpolitik».
Объясняется это обычно тем, что Россия не готова и долго еще не будет готова к демократии, а потому сотрудничать нужно с той Россией, которая есть, и, соответственно, с любой российской властью. Сторонники такого нового реализма любят цитировать Джорджа Кеннана, некогда ставшего архитектором политики сдерживания СССР, который говорил: «Когда наступит конец СССР… дайте им (русским. – Л.Ш. ) время; дайте им возможность быть русскими; дайте им возможность решить свои внутренние проблемы так, как это они понимают». Так автор доктрины сдерживания в очередной раз используется теми людьми в России и на Западе, которые не питают особых надежд на российскую трансформацию и возможность содействия этой трансформации со стороны Запада.
Конечно, в Европе и США существуют разные взгляды относительно перспектив развития России и западной политики на российском направлении. В конечном счете эти различия можно свести к представлениям, выражаемым двумя столпами западной политической мысли – Генри Киссинджером и Збигневом Бжезинским. Первый призывает к осуществлению в отношении России политики на основе интересов. Он пытается доказать, что она вступила в этап модернизации и нужно с пониманием относиться к ее проблемам. Второй, напротив, призывает создавать внешнее окружение, которое бы убеждало российскую элиту, что лишь демократия является спасением не только для России, но и для самой элиты. Понятно, к кому из них наш политический класс питает симпатии и кто из них постоянно встречается с российскими лидерами в Кремле, а кто воспринимается как враг России.
Понятно и то, к какой позиции склоняются официальная Европа и официальная Америка. Как свидетельствуют сами западные наблюдатели, президенты Буш, Ширак, Саркози, премьеры Берлускони и Проди, канцлер Шредер никогда не пытались в своих беседах с российскими руководителями вспоминать о демократии либо правах человека. Единственный западный лидер, который начал об этом разговор, – Ангела Меркель. И тем не менее, несмотря на эту политику реализма и прагматизма, отношения России и Запада к концу правления президента Путина вряд ли можно было назвать дружественными. Не просматривается здесь каких-либо перемен и при преемнике Путина.
В такой ситуации модель трансформации, которую выбрали в свое время страны Восточной Европы и Балтии, а сегодня – Украина и Грузия, т. е. трансформации через интеграцию в Европу, представляет для России разве что теоретический интерес. Ведь нынешняя российская элита не только не хочет интеграции и даже движения в сторону Европы, но и активно препятствует восприятию российским обществом европейских нормативных стандартов. И все же то, что сегодня невозможно, может оказаться не только возможным, но и необходимым завтра.
В мировой практике пока не было случая успешной либерально-демократической трансформации в отрыве от западной цивилизации. Можно, конечно (и даже нужно), пробовать осваивать европейские цивилизационные нормы, не присоединяясь институционально к тому же Евросоюзу. Есть Швейцария, есть Норвегия, которые эти нормы полностью приняли, но в ЕС вступать не стали из-за накладываемых членством в нем ограничений суверенитета. Пробовать можно. Только вот получится ли что-либо путное? Да ничего такого российский правящий класс пока и не пробует…
Вряд ли можно надеяться и на успешное использование Кремлем Европы в технологической и экономической модернизации, как это Россия, а затем СССР делали на предшествующих исторических этапах при сохранении традиционных политических форм. Постиндустриальная модернизация требует раскрепощения индивидуальной инициативы, что без свободы экономической и политической конкуренции не представляется возможным. А такая свобода предполагает освоение именно европейских ценностных стандартов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу