Джозеф Стиглиц - Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса

При наличии серьезных агентских проблем и экстерналиев рынки обычно не могут действовать эффективно и получать высокие результаты, что противоречит широко распространенной вере в то, что рынки являются эффективными механизмами. Такое положение дел является одним из обоснований необходимости регулирования финансовых рынков. Регулирующие агентства выступали в качестве последней линии обороны как при чрезмерно рискованном, так и при недобросовестном поведении банков, но после нескольких лег предпринятых банковским сектором целенаправленных усилии по лоббированию своих интересов правительство не только отказалось от действовавших в прошлом регулирующих правил, но и не смогло принять новых, чтобы правильно отреагировать на меняющийся финансовый ландшафт. Более того, регуляторами стали люди, которые не понимали, почему регулирование необходимо, и поэтому они считали его ненужным. Отмена в 1999 году закона Гласса — Стигалла, согласно которому банки были разделены на инвестиционные и коммерческие, привела к появлению более крупных банков, которые были слишком большими, чтобы позволить им обанкротиться. Понимание этого стало стимулом для принятия банками чрезмерных рисков.

Но в конце концов эти банки оказались пойманными в собственную ловушку: финансовые инструменты, которые они использовали, чтобы эксплуатировать бедных, сработали против финансовых рынков и обрушили их. Когда надувшийся пузырь лопнул, большинство банков еще владели достаточно большим количеством рискованных ценных бумаг, настолько большим, что это угрожало их существованию. Очевидно, они ошибались в оценке своей способности переносить риски на других. Но это лишь один из многих парадоксов, которые характерны для данного кризиса: на основе попыток Гринспена и Буша, направленных на уменьшение роли государства в экономике, правительство взяло на себя исполнение беспрецедентной по масштабам роли — стать владельцем крупнейшей в мире автомобильной компании, крупнейшей страховой компании, а также (с учетом размера оказанной финансовой помощи) и некоторых крупнейших банков. Страна, в которой социализм очень часто подвергается анафеме, столкнулась с риском социализации и стала беспрецедентно вмешиваться в деятельность рынков.

Эти парадоксы сопровождаются вроде бы противоречащими друг другу аргументами, приводимыми Международным валютным фондом (МВФ) и Министерством финансов США до кризиса в Восточной Азии, во время него и после его завершения, а также несогласованными действиями, осуществлявшимися тогда и в наши дни. МВФ, возможно, и утверждал, что он верит в рыночный фундаментализм, то есть исходит из того, что рынки являются эффективными саморегулирующимися системами и что поэтому, если вы хотите добиться от них максимального роста и эффективности, лучше всего оставить их в покое и предоставить им возможность применять лишь собственные механизмы. Но, когда случился кризис, МВФ призывал уже к масштабной государственной помощи и беспокоился по поводу «заразности» возникшей болезни, полагая, что она может распространяться от одной страны к другой. Но такая заразность является наиболее типичным случаем экстерналий, а если возникают экстерналии, верить (если вы мыслите логически) в рыночный фундаментализм никак нельзя. Даже после многомиллиардных вливаний, сделанных в ходе оказания помощи, МВФ и Министерство финансов США сопротивлялись принятию мер (регулирующего характера), которые могли бы снизить вероятность наступления в будущем новых «несчастных случаев», а сами эти катастрофы сделать менее дорогостоящими. Они этого не делали, так как считали, что на фундаментальном уровне рынки как таковые работают хорошо, причем продолжали верить в это даже после неоднократных случаев, которые наглядно демонстрировали, что на самом деле рынки неспособны это делать.

Указанные меры помощи являются примером набора не согласованных друг с другом мер с потенциально возможными долгосрочными последствиями. Экономисты беспокоятся о стимулах: можно даже утверждать, что в списке тех вещей, которые их волнуют, это беспокойство стоит на первом месте. Один из аргументов, выдвигаемый на многих финансовых рынках и обосновывающий отказ от помощи людям, которые оказались втянуты в ипотечные схемы и которые не могут теперь осуществлять по ним платежи, состоит в утверждении, что такая поддержка приведет к усилению «риска недобросовестного поведения», то есть к тому, что стимулы к погашению долгов окажутся ослаблены, если участники ипотечных схем будут знать, что существует какая-то вероятность, что в случае их неплатежей им будет оказана помощь. Беспокойство по поводу такого морального риска побудило МВФ и Министерство финансов США выступить с заявлением о том, что они категорически против оказания помощи Индонезии и Таиланду, что привело к масштабному краху банковских систем этих стран и породило более глубокий экономический спад. Беспокойство по поводу моральной ответственности сыграло свою роль и при принятии решения об отказе от спасения инвестиционного банка Lehman Brothers. Но это решение в конечном счете привело к самым масштабным в истории спасательным работам. Когда после событий, связанных с Lehman Brothers, дело дошло до крупнейших американских банков, все заботы по поводу моральной ответственности были отодвинуты в сторону, причем настолько далеко, что сотрудникам банков было разрешено получить огромные бонусы за понесенные рекордные потери. Продолжали выплачиваться и дивиденды, а позиции акционеров и держателей долговых обязательств оказались защищены.