Теннесси Уильямс: Орфей спускается в ад

КЭРОЛ(негромко, мягко). Что там у тебя, дядюшка? Подойди, я взгляну.

Негр подходит к ней.

А-а!.. Его куртка из змеиной кожи. Я дам тебе за нее золотое кольцо. (Медленно снимает с пальца кольцо .)

Где-то вдалеке неистовый крик боли и ужаса. Она напряженно вслушивается, и когда тот замер, понимающе кивает.

Непокорные и дикие оставляют, уходя, свою чистую шкуру, свои белые зубы и кости. И эти амулеты переходят от одного изгнанника к другому, от одного к другому, — как знак того, что владеющий ими шествует своим непокорным путем…

Издалека доносится еще более неистовый крик ужаса и муки.

И — замирает .

Кэрол набрасывает на себя куртку, словно ей зябко и она хочет согреться.

Кивнув негру, протягивает ему кольцо. Идет к двери, но на полпути останавливается, увидев входящего шерифа.

ШЕРИФ(направив в лавку луч карманного фонарика) . Ни с места! Никому не двигаться!

Она проходит мимо шерифа, будто не замечая его, и скрывается за дверью.

(В бешенстве .) Ни с места! Стой!

За дверью звенит ее смех.

Он бросается за ней с яростным криком.

Стой! Стой!

Тишина.

Негр стоит посреди сцены с поднятым взором и загадочной улыбкой.

Медленно идет занавес.

Последующий монолог следует трактовать как откровенно экспозиционный, произнося его с внутренней силой, приковывающей внимание зрителей, и адресуя непосредственно им.

Перевод — Борис Городецкий

Итальянское ругательство

Предыдущая сцена несколько затянута, и играть ее поэтому следует в очень быстром темпе: это поможет также обозначить различие между сценой Лейди и Вэла и следующей за ней групповой сценой. Сцену же Вэла и Кэрол, поскольку за ней следует бурное объяснение между Лейди и Дэвидом, следует играть в несколько приглушенной тональности: очень важно, чтобы Вэл не казался грубым с Кэрол, оба они чем-то должны напоминать одиноких бесприютных детей. — Примечание автора.

Чтобы последующая реплика не показалась излишне гладкой, актер может запинаться, подыскивая слова.

Последующую сцену надо играть, не нажимая, как бы между прочим, словно обычный знакомый ритуал.