Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам

– Да, пожалуйста.

Она вышла из-за стола. Я сходил к стойке, взял ей еще один вермут и бурбон для себя. Расплачиваясь, я прикинул, насколько я сегодня превысил лимит тех трат, которые я себе иногда позволял делать, и остался недоволен результатом. Иногда меня заносит, а потом приходится долгое время сидеть на мели, отказывать даже в самом необходимом. Чертова работа! Я вернулся за столик с напитками, сел и закурил. Это похоже на какую-то гребаную исповедь, зачем я все это ей рассказываю? И зачем она это слушает? Между нами все давно было кончено и кончено безвозвратно, я знал это и был рад этому, но иногда мы все-таки встречались, просто как давние знакомые. Трудно было просто перечеркнуть все и навсегда забыть, у нас обоих была своя жизнь, но частичку чего-то общего мы сохранили. Но поймав себя на этой мысли, я уже не мог так просто он нее отделаться.

Людей в баре значительно поубавилось, наступал вечер буднего дня, завтра всех нас ждал очередной рабочий день, и гости спешили поскорее оказаться в своих теплых кроватях. Я курил и смотрел на людей, стоящих за барной стойкой, и на бармена, видел, как он сосредоточенно наливает через дозатор водку в обледенелую рюмку, и вспоминал себя, когда вот так же разливал напитки, смешивал коктейли, общался с посетителями. Вспоминал о старой работе: в памяти всплывали подробности моей жизни того периода, и сегодняшнее мое положение вряд ли можно назвать сильно изменившимся к лучшему. Почему я всегда попадаю в подобные ситуации, и где конец этой нелепой череде неудач? В тот период работы в баре по выходным я заставлял себя пройтись по нескольким заведениям, и наблюдал, и старался понять, что чувствует человек, когда он находится по эту сторону барной стойки. И через некоторое время я пришел к выводу, что ни хрена он не чувствует, если он не знает работы бармена или, на худой конец, официанта. Для него это лишь игра и развлечение: приготовление напитков, шейкер, разговоры с девушками и т. д. – вот все, что может представлять себе обыватель об этой работе. Этот адский труд вообще трудно назвать работой, особенно если учесть зарплату и отношение к персоналу со стороны начальства. Двенадцатичасовой рабочий день, который работник проводит по большей части стоя, постоянная спешка, несколько фронтов работы, обед по большому одолжению и при отсутствии посетителей. Иногда в выходной день меня резко вырывало из сна тревожное ощущение того, что в любую минуту мне могут позвонить и попросить приехать, заменить загулявшего внезапно сменщика, и я уже, конечно, не мог уснуть и нормально отдохнуть, все время ожидая звонка, и день мой был уже отравлен подобным утренним пробуждением. Нервы мои были расшатаны до предела, и я не мог нормально общаться с людьми, стал ужасно мнительным и озлобленным. Сейчас все эти прелести вернулись ко мне, но теперь я уже не считаю их недостатками, которые необходимо нивелировать, нет, теперь я полностью отдаю себе отчет в том, что я груб с людьми и малоприятен для них как часть коллектива, что я создаю неприятные ситуации и не совсем нормально реагирую на здоровую критику со стороны, но теперь мне плевать на это, я стал таким не по своей воле – все это результат абсолютного разочарования в окружающей действительности и в особенности в деятельности всех этих копошащихся людей.

Мои размышления были прерваны вернувшейся М„она присела вполоборота ко мне, с удовольствием пригубив из стакана, принялась закручивать еще одну папиросу.

– Скучаешь? – спросила она.

– Нет, вспоминал о том, как работал в баре, – ответил я и кивнул головой в сторону стойки.

Она посмотрела на бармена и, улыбнувшись, протянула:

– А-а-а-а! Да, помню, помню. Что в баре тебе больше нравилось?

– Вот как раз об этом я и думал, пока тебя не было, и решил, что нет, не лучше и не хуже, но одинаково мерзко – вот это точно. Нужно работать барменом в своем баре, все остальное – такое же рабство… Я вот о чем тебя хотел спросить. Неужели тебе это и вправду интересно?

– Интересно что? – с любопытством спросила М.

– Все, что я тебе рассказываю, по поводу чего изливаю, так сказать, душу, плачусь в жилетку, или как там еще говорят. К чему вся эта исповедь?

– Конечно, интересно. И вовсе это не исповедь, скорее, разговор по душам.

– Ну, тогда уж монолог по душам.

– Если угодно, то да. Я думаю, что тебе нужно было это кому-то рассказать, ну а если я подвернулась случайно под руку, то почему бы и нет?

– Все верно, нужно и даже необходимо, и все равно странно, почему это может представлять для тебя интерес?