Константин Лопушанский - Сквозь черное стекло

– Рабы, рабы. Неприятно сознавать, да? Но это правда. Есть рабы, а есть хозяева. Так мир устроен. Ничего с этим не поделаешь.

Группа рабочих, похоже, из Средней Азии, замечая машину и эскорт, торопливо снимают шапки и кланяются в сторону автомобиля.

– Всё, поворачивай назад, насмотрелись, – резко командует Михаил Александрович шоферу.

– Запомни, наконец, – говорит он тихо, наклонившись к Насте. – Чтоб мне не повторять больше – я говорю то, что думаю, понимаешь? Всегда и везде. И я не люблю, когда начинают по этому поводу ахать и удивляться. Поняла?

– Да… Извините.

СЦЕНА 34. ДВОР ОСОБНЯКА ОСТРОВОГО. ЗИМА. СУМЕРКИ.

Машины въезжают на территорию большого ухоженного двора, останавливаются у входа.

Михаил Александрович и Настя выходят из машины. Охрана и прислуга, выстроившись, приветствуют хозяина, раздаются голоса:

– Поздравляем вас, поздравляем!

– Ладно, представитесь Анастасии Сергеевне потом, – командует Михаил Александрович, – мы устали с дороги.

Он чуть подталкивает вперед Настю, они входят в дом.

СЦЕНА 35. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. ВЕЧЕР. ЗИМА.

Женщина средних лет, Ирина, в белом фартуке и косынке, ведет Настю по обширным помещениям особняка, проводя своего рода ознакомительную экскурсию.

– Здесь в холле – обычно завтрак и ужин. Тут сбоку спортзал, если хотите, массажисты работают обычно в этой комнате. Зайдете сюда?

– Нет, не надо.

– Там бассейн. Михаил Александрович каждое утром плавает. Такой режим.

Они идут дальше, поднимаются на второй этаж.

– Вот, это ваша спальня, Анастасия Сергеевна. Отдыхайте пока, не буду вам мешать. Если что надо, – она показывает на трубку местного телефона, – по этому телефону. Мой номер – цифра три.

Ирина выходит из комнаты, Настя остается одна. Первым делом она подходит к своим вещам, достает из сумки иконку, молитвослов. Осматривается – куда бы поставить.

Подходит к окну, смотрим во двор. Там ночь и одинокий фонарь, освещающий часть высокого забора, охранники с собаками. Тюрьма.

Настя отходит от окна, садится на кровать, смотрит прямо перед собой, словно в прострации, никакой радости в ее глазах нет.

СЦЕНА 36. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. НОЧЬ. ЗИМА.

Тусклый свет из окна чуть освещал лицо спящей Насти. Все так же отдаленно где-то гудел порывами ветер.

Неожиданно в тишине вдруг четко обозначились новые звуки – скрип двери, затем тихие шаги. Они приближались. Настя открыла глаза, еще не совсем со сна понимая, почудилось ей, или нет. Снова раздались шаги и замерли где-то поблизости.

Настя резко повернулась и села на постели, вглядываясь в темноту.

Возле нее стоял Михаил Александрович. Молча, неподвижно.

Смотрел на Настю, словно не узнавая. Она съеживается под его странным сомнамбулическим взглядом.

– Мне нужно поговорить, – вдруг прошептал он. – Это обязательно… Мне говорить надо… Да…

– Поговорим? – вдруг резко и быстро произнес он, вроде как, и не к ней обращаясь, а куда-то в пространство. – Мне нужно ночью с кем-то разговаривать. Такая вот странность. Привыкай. Ночью, да. – он помолчал, сел на кровать, – накатывает что-то. Не пойму. Проснусь – и так болит. Тут где-то. – он провел рукой по груди, – будто вообще. другой человек… кто – то. Сам не пойму, как со сна. Лунатик. Я в Швейцарии к врачу даже ездил. Ничего он понять не смог. Психоз, говорит. Фантомные боли. Вы, наверное, лунатик, так он сказал. Какой лунатик? Я ему – грохнуть меня могут, вот и психоз. А он даже не понял, про что я. – он помолчал. – А грохнуть могут, я чувствую. Шуршат вокруг. Копают. С такими деньгами, как мои – не уцелеть, либо грохнут, либо отберут половину, а то и всё. Могут и посадить. предлог найдется. Они ведь понимают. кто идет. И зачем. Потому и боятся. Они шаги чувствуют, а шаг у меня тяжелый. Понимают, идет тот, кто сильнее их. Сильнейший. Тут уже дело не в деньгах, тут вопрос власти. Чья она.

– У вас же столько охраны. Почему вы боитесь?

– Да что, охрана… Что у других охраны не было, что ли? И ничего… грохнули. И отобрали. Нет, если хотят грохнуть – то грохнут.

– Зачем вы так говорите? Нельзя так. На все воля Божья.

– А может, это она и есть – воля Божья, кто знает.

Он задумался, помолчал, потом внимательно посмотрел на Настю:

– Мне сегодня знак был, нехороший. Стоим мы на переезде, вдруг к машине цыганка подходит и прямо к моему окну, стучит. Охрана прогнать хотела, а мне что-то стукнуло. Открыл окно. Хотя, честно говоря, я ненавижу этих цыган, гадалок, с детства ненавижу. А она сразу кинулась ко мне, схватила за плечо, цепко так, и говорит: «Вот так-то, Миша, мир катится к концу. Всё. Конец.» – и засмеялась. Зубы у нее гнилые. Запах изо рта такой. Меня аж передернуло, как из могилы. Миша. как она имя мое узнала? Хотя меня тут все знают.