Алексей Злобин - Яблоко от яблони

– Да, пожалуй, такая тема ближе вам. Я про другое хочу ставить: «Не упусти шанс, улыбка жизни мгновенна».

– Уступи, а? Я тебя на год приглашаю в театр: на Бергмане будешь помощником, потом поставишь все, что захочешь. Тебе что, только диплом нужен? Я же сразу предлагаю работу!

– А что я буду ставить – громоздкого «Короля Лира»?

– Нет, зачем, «Лир» – это мое! А вот, почитай, повесть Штопкиной «Дьявол», на днях будет пьеса.

Репертуар Энского театра немного смущает: «Мертвая обезьяна», «Крематор», «Морок», «Мертвые души», «Тойбеле и ее демон», «Вий» (это для детей), в работе «Неугомонный дух», в планах «Дьявол». Надеюсь, «Улыбки летней ночи» как-то разбавят этот мрак. Только кто их будет ставить?

Вечерняя репетиция уже немного втянула в работу. Осваиваюсь, стал что-то вякать Худруку.

– Лёша, во время прогона скажешь, где что надо прояснить.

Доверяет, это приятно.

Только ума не приложу, что можно прояснить в «Мертвой обезьяне»?

Вечером Митя привез мешок яблок.

Умер Владимир Эренберг.

В кабинете Худрук и Премьер. Курят.

– Он был моим учителем. У нас в одно время родились дети. У меня дочь, у него сын. Вместе бегали за пеленками. Ему тогда было шестьдесят пять. Только что снялся в «Гамлете».

– Кого играл?

– Как кого? Горацио. Смешно, конечно, Смоктуновский – такой молодой Гамлет, а Горацио, однокашник, – такой старый. Он умер в своем поместье, в Тверской области.

– То есть на даче?

– Да, но прежде это было фамильное поместье. Я там бывал. Аллеи, усадьба, сосна, на которой сохранились зарубки топором – это Эренберг, Мравинский и Мейерхольд мерились ростом. Там и умер. Его во всех фильмах брали на роли белогвардейцев – порода, ничего не скажешь. Приходил со съемок и жаловался: «Ох, опять меня пролетарии по морде били за двадцать рублей».

Ищем квартиру! Митя принес телефоны агентств, я начал поиски:

– Алло, мне, пожалуйста, однокомнатную в районе театра.

– На улице Дачная вас устроит?

– А где это?

– Ну, магазин «Волжанин».

– Минуточку, не вешайте трубку.

Бегу к Секретарше.

– Людмила, где у вас улица Дачная?

– Их несколько.

– Магазин «Волжанин».

– Их тоже несколько.

– Люда, можно в Питер позвонить?

– Вообще-то, для вас я Людмила Михайловна, звоните.

– Алло, папа?

– Привет, ну как?

– Худрук предложил мне работу на год: поначалу ассистентом на Бергмане, потом что угодно буду ставить сам.

– Ты уже согласился?

– Да.

– Напрасно.

Квартиру нашли, завтра можно въезжать.

– Там, – говорит администратор, – что-то со сливным бачком, но после репетиции мы с ребятами починим.

С ума сойти!

Только что расстались с Митей. Худрук его огорошил: «Нам нужен мальчик на „Смерть в Венеции“. Это – надолго. Если мечтаете о Москве или Петербурге – отказывайтесь».

«Мальчик – надолго». Митя пошел думать.

Обедаем с Худруком, предлагаю позвать из Питера композитора Дмитрия Гусева, он мне писал музыку для Уильямса.

– Лёша, Питер Штайн говорил, что музыка в спектакле верный признак слабости режиссера.

– А вы его «Орестею» видели?

– Да, он замечательно доказал, что и без музыки можно сделать плохой спектакль. Мне, видимо, сейчас придется на месяц уехать в Киев, на постановку.

– А как же Бергман?

– Если не успеем сделать разбор, поедешь со мной, все обсудим. Кстати, Штопкина уже прислала пьесу.

– Кстати, уже прочитал.

– И?

– По-моему, галиматья.

– Ищи другую.

Катастрофа – я буду репетировать свою инсценировку в чужом решении без совместного входа в материал!

Митя приволок сумку помидоров. Худрук берет его в Бергмана на роль Хенрика.

Когда распределяли роли, пришел пьяный Премьер: «Я, конечно, доверяю Худруку и его выбору, но все-таки, Лёшка, ты очень молод». Премьер назначен на главную роль.

По дороге в театр прохожу мимо школы. Мальчики и девочки толкутся у входа, волнуются, переживают, ждут. Несколько ребят метут вениками дорожки – пылища. Во дворе в Питере, где квартира жены и сына, тоже школа. Через два дня, будь я там, проснулся бы от музыки и громкоговорителей. Цветы, дети, родители – тревожная радость начала учебного года.

Худрук определил действие «Улыбок…» как «преодолеть банальность бытия». Герои, мол, все время попадают в банальные ситуации и, всячески стараясь их преодолеть, выглядеть не банально, попадают в еще более банальные ловушки.

Сообщив это и распределив роли, он уехал на месяц в Киев.

Я в глубокой задумчивости – что это за банальность такая? И как ее строить? Это же – «литература», а не решение! Мыслит он парадоксально, совершенно вразрез с пьесой. А у меня сейчас, как это ни банально, крик души: «Хочу в Питер, пройтись по коридорам института, съездить с сыном в Пушкин, Павловск, выпить сто пятьдесят с друзьями» – ну не банально ли? Надо стараться вести себя вопреки: приходить в театр, с утра до вечера как будто репетировать, убеждать себя в важности пребывания здесь, делать вид, держать лицо, но… не банально ли?