Зато Бьорк потребовала через одного из своих людей получить окончательный вариант фильма на просмотр, угрожая в противном случае не явиться на съемки на следующий день. Все эпизоды, вошедшие в фильм, должны были сначала получить ее одобрение. Судьба «Центропы» повисла в тот день на волоске. Триер отказался. И это сошло ему с рук. Зато Бьорк потребовала вырезать себя из документального фильма о съемках.
– У нее было столько денег, что она в любой момент могла уничтожить «Центропу», – говорит Триер. – Под конец ей это даже почти удалось.
Неправильная Пальмовая ветвь
Бьорк ненавидела ту цветастую блузку, в которой ей приходилось играть Сельму. В один из последних съемочных дней ее перемкнуло, а вместе с ней и весь проект. Она стояла наверху у себя в гардеробной и говорила с костюмершей, когда Вибеке Винделев зашла с ней что-то обсудить. Оказалось, что Бьорк считала, что ей больше не придется надевать блузку, в то время как костюмерша сказала только, что сверху на нее нужно будет надевать свитер.
– Блузка лежала на столе, – рассказывает Вибеке Винделев. – Бьорк увидела ее и закричала что-то, потому что она считала, что выглядит в ней уродливо. Потом она схватила эту блузку, кубарем скатилась по лестнице, выбежала на большое футбольное поле и пошла через него, на ходу разрывая блузку чуть ли не зубами и бросая оторванные куски за собой, пока я шла за ней, подбирала их и пыталась с ней говорить.
Газон заканчивался четырехметровым забором.
– На который она вскарабкалась, как настоящая обезьяна, по какому-то металлическому проводу, ухнула по ту сторону и исчезла.
Действительно исчезла – где-то на пешем пути между Аведере и Хеллерупом. Ассистент Триера на этом фильме, Андерс Рефн, рассказывает, что этому эпизоду предшествовал другой похожий, когда Рефн снимал сцену, в которой Бьорк должна была запустить металлическим ящиком в голову полицейскому. Вернее, в резиновую голову, надетую на тело живого человека.
– Она вошла, посмотрела на это лицо, я объяснил ей, что нужно делать, и она вся побелела. Следующие несколько минут она просто сидела, глядя в пространство, а потом, кажется, один раз ударила его по голове. После чего раздался крик, и она начала метаться по площадке, все присутствующие были потрясены, потому что она правда кричала, как раненое животное. У меня мурашки по коже бегут от одного воспоминания об этом.
Как бы там ни было, она исчезла, и в документальном фильме видно, как вся съемочная группа постепенно приходит в отчаяние. Ларс фон Триер выглядит рассерженным, но явно собранным, когда по-английски обсуждает с одним из коллег сложившуюся ситуацию. «I promise you this. I’ll find a way», говорит он. «I am quite good at that» [38].
– Ну, – говорит он, когда мы пересматриваем эту сцену у него в кабинете, – я, как и все уважающие себя меланхолики, лучше всего чувствую себя в ситуации катастрофы.
На экране компьютера мы следим за тем, как Триер и Андерс Рефн начинают обсуждать, нельзя ли снять последние сцены с дублером – и используя резиновые маски, снятые с лица Бьорк в одном из эпизодов.
– Меня тошнит, когда я это смотрю. Совершенно клаустрофобическое ощущение, – признается он. – Потому что… в съемках обычно есть что-то от процесса рождения, ты должен пройти сквозь родовые пути, чтобы выйти с той стороны. И участвовать в этом процессе вместе с Бьорк было… невыносимо мучительно . Как будто ты сидишь в туннеле и не можешь оттуда выйти, да что там выйти, тебе даже пошевелиться нельзя.
* * *
Так прошло несколько дней. Наконец адвокаты Бьорк пришли поговорить с Ларсом фон Триером и Андерсом Рефном, который вспоминает их проход по главной улице Киногородка как сцену из вестерна.
– А потом, – говорит он, – Ларс сделал совершенно гениальный ход.
Они готовы были сжать его в тиски , но он подошел, поздоровался и спросил, доводилось ли им когда-то испытывать настоящую боль в заднице. Потому что когда у тебя по-настоящему болит задница, нужны тонны мази от геморроя, ни в коем случае нельзя на нее скупиться и нужно хорошенько ее в задницу втереть. Потому что человек испытывает такое облегчение, когда наконец избавляется от геморроя.
Мысль ли о креме оказалась решающей, или что-то еще, однако сторонам удалось достичь в тот раз соглашения, и Бьорк вернулась на съемочную площадку. До конца съемок оставалось три недели, и в «Центропе» разработали секретный план, по которому те сцены, в которых требовалось участие певицы, снимались в первую очередь, чтобы, даже если бы ей снова пришло в голову сбежать, работа могла быть окончена, рассказывает Вибеке Винделев.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу