Михаил Ратгауз: О Берлинской школе. Тихая революция в европейском кино

До скорого,

К.

<���…>

Граф – Хоххойзлеру и Петцольду

Дорогой Кристоф, дорогой Кристиан,

вчера снова посмотрел «Марсель» [12]. Прямо-таки видишь, как гранулы серебра на кинопленке реагируют на впечатления от города, проявляются на негативе или остаются неосвещенными в темных местах. Почти никакого действия, но чудесный закадровый звук и одновременно закадровое изображение, и к этому только наметки биографии и легкое дуновение конфликтов, и лицо Марен Эггерт, все более открывающееся, – вплоть до самого конца. Мне кажется, что тут при самой длинной долготе не столько ощущается намерение, сколько атмосфера внутри времени начинает как будто расширяться, и сцены разрастаются. При этом впечатление от них ежесекундно углубляется, как след, оставленный водой в песке. Ты вдыхаешь город. Берлинская часть – хотя и по-другому, но все равно снова и снова удивляет: все как будто набросано, снято между строк…

В других похожих фильмах (я имею в виду не только немецкие) я часто воспринимаю длинноты как длинноты, вероятно, потому, что в большинстве случаев в игру и так уже вовлечен нарратив или драматизм. Происходит слишком много всего, или уже произошло, и действие сильно увеличивает вес отдельных сцен, и этот вес, тяжесть, давит на длину планов. Такая, как здесь, эквилибристика эпизодов, просто-впечатлений, легких, как перышко, и в то же время интересных диалогов, эллипсисов и при-этом-еще-ощущение-какого-никакого-повествования, и все это в равновесии – это само по себе очень впечатляет <���…> (А задним числом испытываешь дикую злость на Академию [13]). За то, что такой фильм в 2005 году не заметили, а что вместо этого…? Лишнее подтверждение нынешним нашим предположениям, что в скором времени как высокую оценку фильма можно будет воспринимать сам факт того, что его проигнорировала Академия.

До скорого!

Доминик

Граф – Хоххойзлеру и Петцольду

Дорогой Кристоф, дорогой Кристиан,

при повторном просмотре «Молочного леса» [14], «Марселя», да и «Внутренней безопасности» [15], мне бросилось в глаза, что Германия в них явным образом представлена зоной смерти. Переход границы между Польшей и Германией в «Молочном лесу» означает переход границы, по одну сторону которой все открыто и все возможно, а по другую – страна призраков. В Германии живут те, кто, на самом деле, уже наполовину умер, они ведут вегетативное существование в абсурдных домах на одну семью под брачным запретом на курение <���…>. В «Марселе» даже жесткий конец мечтаний, это нападение за кадром, о котором она рассказывает, становится для главной героини скорее освобождением, и потом она идет в желтом платье, которое ей дали, по побережью и исчезает в прекрасных сумерках у моря. Нечто подобное Камю называл «нежным равнодушием мира» [16].

Угнетающий, черствый, зажатый мир теней без надежды на избавление, каким предстает в этих фильмах Германия, для меня все же недостаточно прояснен в связи с понятием «меланхолия буржуазии». Я знаю, мы сейчас мы опять в исходной точке, но это мне еще раз бросилось в глаза. (Не сомневаюсь, что французские критики любят эти фильмы не в последнюю очередь за образ оцепеневшей Германии.) А «вы» воспринимаете это так же? Мой вопрос – вовсе не критика, скорее выражение интереса <���…>

С сердечным приветом!

Доминик

Хоххойзлер – Графу и Петцольду

Дорогой Доминик, дорогой Кристиан,

вскоре после того, как я закончил первый свой фильм [17], я прочел интервью с Домиником, где он совершенно справедливо заметил, что молодые немецкие режиссеры в переизбытке снимают фильмы особого рода, он бы назвал их «фильмами про Белоснежку», – безжизненные на вид люди за стеклом чего-то ждут, – и он больше не может этого видеть. Тогда меня это задело, потому что, понятно, я сам только что снял такой фильм: «Белоснежка» была даже непосредственным источником вдохновения (в эпизоде, где Сильвия [18]лежит в кровати, как мертвая, и все это время звонит телефон). Мне было больно быть причисленным к людям, которые, очевидно, отдают предпочтение безжизненному – ведь ему так удобно придавать любую форму: восковые фигуры. К «Молочному лесу» этот упрек, конечно, уже не относится в такой степени, поскольку я с самого начала стремился сделать фильм гораздо более живой, более чувственный <���…>. Но зона смерти была задумана и написана раньше, это противопоставление: Польша, жизнь без плана, и Германия как оцепенелое ожидание, пока все не будет «готово», пока не придет избавление – но оно не приходит <���…>