Наталья Тендора - Изольда Извицкая. Родовое проклятие

Юрий Назаров , актер, снимался вместе с Эдуардом Бредуном

С Извицкой мы не были близко знакомы. Встретились как-то однажды, на каком-то застолье у друзей, году эдак в 64-м. Одна встреча… Одно общение «ни о чем». Она была совсем молодой, я еще моложе — я с 39-го года, она 32-го. Ни до, ни после, мне так и не удалось встретиться с ней в кино. Вот с Эдиком, ее мужем, мы как-то работали вместе.

Да, у нее была трагическая судьба. Жутко неприятно, что она умерла такой молодой… Ее смерть стала тогда для всех настоящим шоком. То, в чем мы любили обвинять цивилизованный мир, когда никому нет дела до другого человека, оказывается, может произойти и у нас…

Как актер могу отметить, что у нее есть несколько достаточно достойных работ в кино, немало и небольших ролей. Ведь часто мы снимаемся в малюсеньких эпизодах и сами потом не можем точно вспомнить эти картины. У меня у самого этих эпизодов «чертова бездна». Сейчас вообще наступили довольно «занятные времена». Как бы вписалась такая актриса, как Изольда, в эту систему, не знаю. Вряд ли. Иногда приходится соглашаться на роль, чтобы совсем уж не выпадать из общего потока, толком даже не предполагая, о чем фильм. Возможно, даже снявшись, ты так никогда и не узнаешь — стоило ли это делать. Достойных картин в последнее время появилось немало, а недостойных еще больше.

Я никогда не воровал, не грабил, никогда не жил за чей-то счет. Никогда никому не рыл яму, чтобы он ногу подвернул, а я бы вылез… вроде и скрывать-то мне нечего. Но бывает и такое, что о чем-то не хочется говорить. А сейчас пошли такие времена, что, общаясь с журналистами, бывало, попросишь: «Ребята, не надо об этом писать…» Значит, будь уверен — именно об этом и напечатают! Потом жалеешь. Ведь такая жизнь сейчас пошла — тотальная, скрытая, надо уметь о чем-то и умолчать. Не знаю, как жила бы сейчас Изольда… Ведь сегодня и профессии-то нашей, по большому счету, нет, как нет и идеологии. А без идеологии искусства не бывает и быть не может! Поэтому и нет по-настоящему стоящих картин. Как говорится: «От ворон мы отстали, а к павам не пристали». Мы без ума прокляли все прошлое, а по-прежнему крутим старые картины, не всегда самые лучшие. Но зрители смотрят их с таким восторгом, что просто диву даешься. Оно и понятно, потому что на каком бы уровне таланта это ни было сделано, это всегда были фильмы про людей, затрагивающие общечеловеческие проблемы. А теперь порой смотришь кино… не хочется называть имена — шикарно, профессионально сделанное кино. Там люди режут дружка дружку, а мне на это наплевать, не жалко никого! Ну, режут они друг друга, ну, режьте, ребята, вам нравится это занятие, это ваше дело… Это кино не затрагивает никакие струны души.

Все, что у нас было, мы предали. И все под что-то пыжимся, корячимся… А это не наше, русскому человеку чуждое. Словом, во всем этом сейчас очень трудно разобраться — что происходит.

А взять того же нашего «Рублева». Сначала он числился в сотне лучших мировых картин, теперь уже в десятке. А это наш фильм, родненький. Наш — русский, советский, праведный — про людей, про жизнь, про смысл жизни, про проблемы человеческие — про Родину и предательство, про муки творчества…

Однако самое настоящее предательство происходит у нас сейчас. Массовое и всеобъемлющее. Всю страну предали, не подумав совершенно. Наш бывший председатель Госкино, не знаю — жив ли, нет ли, Филипп Тимофеевич Ермаш, на каком-то застолье уже после всего этого, с горечью сказал: «Странное дело — все, что было разумного, толкового при социализме, мы порушили, а все дерьмо с Запада взяли…» И продолжить эту мысль можно было бы так: конечно, дури у нас было выше крыши. Но, разрушая, нужно было хорошее все же оставить. А то произошло наоборот. Мало у нас своего было дерьма, так нет — с Запада еще нагребли, присвоили. И в результате — многое растеряли. Поэтому и сочувствия у людей нет. Все опирается на индивидуализм. А это смерть обществу. Дружка дружку перережут… А общество всегда двигал коммунизм — и первобытный тоже. Только существуя и помогая друг другу, можно выжить и развивать общество, только вместе, сообща. А сейчас российскому маразму дана полная свобода.

И я не устаю повторять: имея такие вершины, как Тарковский и Шукшин, как мы можем лебезить перед Западом, умиляться, если вдруг получилось не хуже, чем в Голливуде или у французов. Так и хочется крикнуть: «Ребята! Вы забыли? Это у нас был Тарковский и Шукшин! Шукшин — это наш родненький, Тарковский — режиссер мировой. Перед ним почтительно сгибали поясницы Бергман и Феллини.