Александр Иванов - Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью

Я не могу объяснить, что стало с моим сыном. Он, кажется, ни до, ни после этого никогда не был так счастлив. Он смеялся и ликовал, и чуть не плакал. Они еще долго шептались с Олегом, как и зачем тот вызовет Алика из класса.

Не помню, почему этот судьбоносный план не осуществился: то ли Сайфуллин был занят на репетиции, то ли Олег проспал. Но знаю точно, что мальчик в тот вечер засыпал и грезил, как открывается дверь класса и…

Из комнаты в коридор у нас была стеклянная дверь. И вот Олег вышел на минутку, а вернувшись, стал тянуть ручку двери на себя. Дверь, естественно, не открывалась. Тогда он уперся ногой в стенку и минут пять старательно тянул на себя дверь, то есть сыграл этюд – дурака, который не догадывается толкнуть дверь в другую сторону. Мальчишка валялся от смеха, глядя на великого актера, играющего для него одного…

Москва, 9 июня 1994 г.

Моя ленфильмовская биография началась в 1957 году, когда я стал сниматься восьмилетним ребенком. Быть может, из-за этого обстоятельства смотреть кино не очень-то люблю. И поэтому фильмов советских вообще не знаю. Раньше еще, где-то в экспедиции, посмотришь картину-другую, а сейчас, например, абсолютно не представляю, что происходит в отечественном кинематографе…

До встречи с Олегом Далем я знал и видел в работе очень-очень многих актеров. Но все они были намного старше. А я был пацаном и смотрел на них снизу вверх, как на взрослых дяденек.

Летом 1968 года я приехал в Ленинград откуда-то из экспедиции, уже зная, что буду сниматься в «Старой, старой сказке» в роли принца. Было мне 19 лет. Утром пришел в павильон и встретился с Олегом – для меня совершенно новым человеком.

Конечно, за десять лет я стал постарше. Но, будь я прежним пацаном, первое ощущение было бы то же самое. Мы сказали друг другу буквально два-три слова, и от него уже не хотелось отходить. Когда отошел он – в душе мгновенно возникла мальчишеская ревность: чтой-то он куда-то ушел?!

Наши с Далем встречи в жизни были какие-то однобокие: либо в съемочном павильоне, либо просто на студии. Никаких анекдотов, никаких сверхинтересных, умопомрачительных рассказов. Да и какие разговоры, когда вокруг работают? Так… стояли и потихоньку общались. На той картине – очень часто втроем: то подходила Кошеверова что-то объяснить, то Марина Неелова – что-то спросить.

И, повторю: энергетика Олега Даля была такова, что отойти от него хоть на пять шагов было практически невозможно , даже если у тебя от усталости ноги подкашиваются и мечтаешь посидеть на стуле где-нибудь…

Вот такое у меня было от него первое моментальное ощущение.

Кстати, совместных проб у нас с ним не было: мы пробовались вдвоем с Мариной, а с Олегом я встретился практически в кадре. И вот такой моментальный контакт, словно попал в свою родную обстановку.

После этих съемок я очень много встречался с Олегом, ибо он потом часто работал на «Ленфильме». Увидишь его в коридоре – и сразу мгновенное воспоминание о нашей первой встрече. Он занят делом, он общается с кем-то – и ладно! Поздороваться, просто постоять пару минут рядом с ним – и в душе что-то такое родное просыпается!.. Словами очень трудно передать это, но через три минуты идешь дальше с необыкновенно светлым и приятным теплом в душе.

Теперь – о съемках.

Работалось нам очень интересно и легко. Но это еще и заслуга Кошеверовой: она как-то из актера вытягивает то, что хочет: именно – вытягивает ! – а не заставляет. Не знаю, какова была система работы у Олега с другими режиссерами, а с Надеждой Николаевной сложилось так: постоянная импровизация, но все – на заданную тему. Она не запрещала импровизировать, но «уходить» не давала. Есть заданная ею линия, и вокруг нее – пожалуйста! – «строй» все, что угодно.

Для Олега это было какое-то феерическое действо. Если он с ходу понимал, что от него хотят, то вокруг этой режиссерской линии мог в маленьком эпизодике сыграть все, что угодно – вплоть до Гамлета.

В одном кадре, где я вываливаюсь из камина в его каморке, он навешал такие огромные проблемы, что я просто не знал, что и делать… Но работал он ювелирно точно, и даже непредсказуемость его не шла вразрез с линией, которую дала Кошеверова.

На репетициях мы ничего не делали в полную силу. В основном прогонялись мизансцена и текст. Но на съемке, обернувшись к нему, я мог увидеть абсолютно неожиданную реакцию! Иногда для меня это было очень тяжело. Какую-то обычную для меня реплику, поданную ему, он вдруг встречал совсем по-другому, чем я ожидал после репетиции. Причем, как правило, я стоял к нему боком или спиной, поэтому, когда мы встречались глазами в следующую секунду, – я уже не мог нормально среагировать в кадре. Такое было не раз и не два… Несколько раз я срывался: либо просто начинал ржать, либо стоял с бестолковым видом. Когда сталкивались его профессионализм и мой не профессионализм, я бывал в совершенной растерянности.