Антон Долин - Оттенки русского. Очерки отечественного кино

Если попробовать определить, в чем специфика якутского кинематографа и его принципиальное отличие от российского (кроме языка — впрочем, якутский часто смешан с русским), то в глаза бросятся две особенности. Первая: исключительная демократичность. Даже когда речь идет об авторском и экспериментальном кино, налицо стремление режиссеров, сценаристов и продюсеров к коммуникации с аудиторией, к разговору с ней на равных о том, что ей по-настоящему интересно: в этот спектр включены и социальные проблемы, и экзистенциальные, и потребность в развлекательном зрелище. Вторая: уникальная связь с природой, которая ощущается и в урбанистическом Якутске. Из столицы, впрочем, за полчаса можно доехать до пещеры с вечной мерзлотой или до берега Лены. Разумеется, две эти черты якутского кино неотделимы друг от друга.

«Мой убийца» только выходит на экраны, но уже пора задать вопрос: «Что будет дальше?» Есть небольшая опасность, что в Якутию ринутся российские продюсеры, чтобы попробовать захватить столь благодарного зрителя — и заодно стандартизировать (увы) локальное кино, одарив его своими представлениями о «профессионализме»: из-за его нехватки якутские кинематографисты действительно очень переживают. По счастью, население республики не так велико, а его финансовые ресурсы не так безграничны, чтобы московские или петербургские золотоискатели всерьез на них позарились. Другая угроза исходит изнутри еще юной киноиндустрии: как бы в погоне за мифическим широким прокатом и фестивальной востребованностью режиссеры не начали формировать «заказ» и пытаться ему следовать. Именно это сгубило на корню то хорошее и живое, что было в российском кино.

В любом случае сегодня якутское кино — самый драгоценный металл из тех, что водятся на севере нашей страны. Пока копи не истощились, спешите видеть.

В Омске, на пятом фестивале дебютного кино «Движение», состоялось историческое событие — общероссийская премьера фильма Дмитрия Давыдова «Костер на ветру». Давыдов — дебютант, его имя или имена его актеров никому ничего не скажут. Однако именно эта скромнейшая картина оказалась предвестником «якутского бума» за рубежом, попав в конкурс престижного фестиваля в Пусане, а потом еще и получив приз за лучшую драму на канадском смотре ImagineNATIVE .

О якутском кино в России много пишут и говорят, но смотрят его всё еще мало. Собственно, в прокате за пределами Якутии побывал только триллер Костаса Марсана «Мой убийца», самобытный, но чисто жанровый фильм. Национальное и языковое своеобразие привлекает внимание к якутскому кино, но неизбежно ограничивает его аудиторию: может, даже в Азии или Европе (в феврале на Берлинале была отдельная программа фильмов из Якутии) его оценят раньше, чем в Москве или Петербурге. Во всяком случае, Омск пока опередил обе столицы.

Давыдов — учитель начальных классов, а в последние годы директор школы из небольшого улуса. В кино он влюблен давно, начинал с любительских клипов и видеороликов. Сценарий «Костра на ветру» написал сам (кстати, по-русски, потом его переводили на якутский). Во всех ролях заняты актеры Амгинского народного театра: трудно сказать, правильно ли называть их «профессионалами», но играют они потрясающе; особенно впечатляют органичные артисты старшего поколения, которым поручены центральные роли.

Якутские фильмы вырастают из окружающих реалий. В них нет той искусственности, даже вымученности, которой так неприятно удивляет высокобюджетный, но имитационный кинематограф «большой России». Мы погружаемся в неторопливый быт маленького села, где все друг друга знают, и становимся свидетелями трагедии. «Костер на ветру» явно вдохновлен прозой Достоевского, но мог быть поставлен и по реальным событиям. Сюжет строится вокруг случайного убийства, которое спьяну совершает молодой человек: он дал задний ход на тракторе (собирался в магазин за водкой) и переехал собутыльника. Виновный арестован и покончил с собой в тюрьме. Наше внимание приковано не к нему, а к респектабельному старику — отцу невольного убийцы, который пытается загладить его вину перед такими же пожилыми родителями жертвы. И одновременно заполнить пустоту в доме, приютив беспризорника.

Поражает то, с каким достоинством и естественностью герои фильма принимают на себя удары судьбы. Их стоический фатализм казался бы чем-то экзотическим, языческим, если бы не молитва, проходящая лейтмотивом через всю картину, — в доме героя икона, перед которой он становится на колени каждый вечер. Причудливое слияние христианской этики и пантеизма подано не через простодушные диалоги или сентиментальную закадровую музыку, но через впечатляющий визуальный ряд. Якутия, часто предстающая на экране страной вечной мерзлоты и нетающего снега, западному зрителю вполне может напомнить о «фирменных» заснеженных ландшафтах Тарковского и Германа — но здесь свои пейзажи, особенный свет и цвет, скупая палитра, собственный ледяной дух, мистический и грозный. Статичная камера с целомудренного расстояния, подобно камере наблюдения, ловит в объектив людей и животных (лошади для якутов в иных обстоятельствах даже важнее людей), уверенно и бестрепетно идущих навстречу смерти. В этой простоте есть что-то почти античное.