Вадим Радаев - Смотрим кино, понимаем жизнь - 19 социологических очерков

Одни философы прошлого предлагали «подражать мужику», ограничиваясь при этом сугубо идеальной стороной и практически с ним не сближаясь [55] Леонтьев К.Н . Как надо понимать сближение с народом? М.: Типография Е.И. Погодиной, 1881. http://knleontiev.narod.ru/texts/sblijenie_s_narodom.htm . Другие были одержимы идеями просвещения и служения народу, которые органично сочетались с непониманием и презрением к этому же народу. Переобувание из славянофилов в западники (и обратно) здесь ничего, в сущности, не меняло. Один вид прожектерства сменялся другим – вместо реального дела.

Хочется понять и спасти народ – не таким, каков он есть, а каким мы его изволили понимать, не прекращая считать его Быдлом. Хотя это слово в фильме вроде бы не звучит, оно подразумевается и замещается словом «хабалка». А есть еще более модное интеллигентненькое слово «плебс».

И сегодня, несмотря на столь множественные изменения, мы продолжаем видеть прямую перекличку с народничеством XIX столетия с его неизбывным желанием служения народу («мы перед ними виноваты»). Впрочем, и эти порывы – как ветер – то поднимаются, то затухают.

За устремлением к миссионерству скрывается поиск внешней опоры, которую человек не в состоянии найти в самом себе. За помощью обездоленным таится забота о себе любимом и безнадежная попытка чем-то (кем-то) всерьез увлечься. Интеллигентной Лизе только кажется, что простоватой Вике нужна помощь и поддержка. Помощь нужна именно ей самой. Лиза понимает всю чудовищность и вульгарность своей подопечной. Но при этом невольно завидует тому, что она не думает и никак не мучается, а просто живет.

В этой образованной и цивилизованной среде заметно ощущается жажда живого (первобытного) огня. Такой огонь есть в провинциалке Вике, пусть он и горит как-то беспорядочно и бессмысленно. Она не задается «лишними» вопросами, здесь нет никакой обременительной рефлексии. Она растет, как трава, которая кажется слабой и неприспособленной, но на деле способна выживать в любых условиях, пробиваясь сквозь асфальт. Провинциалка «ничего не боится», быстро обучается, пусть и по самой поверхности, тренируется произносить слова, угадывать чужие знаки. Ее профессиональное и личностное несоответствие ситуации кажется очевидным и непреодолимым, но она быстро находит себе работу арт-директора, причем находит именно сама (!) без всякой протекции.

Приведем слова из важного монолога главной героини в момент ее вдохновленного увлечения: «Как мы ужасно несправедливы к нашему народу. Мы их просто не понимаем. Вот Вика, она же и есть тот самый народ. Да, у нее хамские манеры, да, она одевается как проститутка. Но при этом какая витальная сила, какая она яркая, сколько в ней всего намешано». Во всем этом видится сложное переплетение самых противоречивых чувств – от искреннего презрения к народным выходцам до столь же искренней зависти к ним.

Искренний романтический порыв, как заведено, вскоре заканчивается. Интеллигенция быстро начинает уставать от общения с Народом (не выдуманным, книжным, пасторальным, а реальным и чисто конкретным). Вдобавок прирученная особь постепенно выходит из-под тотального контроля, начинает совершать самостоятельные поступки. Она обживается и заявляет свои права: «Ну, давай, раз мне тут жить, будем делать так, как мне удобно». И проявления такой самостоятельности оказываются неожиданными и неприятными. Ведь хочется, чтобы тебе (и только тебе) были всем обязаны, смотрели буквально в рот.

В итоге именно Лиза, а не «прирученная» Вика чувствует себя обманутой в лучших чувствах. Интеллигенция раз за разом пытается внушить народу ложные надежды, но в итоге каждый раз лишается надежды сама. Провинциалка Вика никогда и нигде не пропадет. А вот интеллигентная Лиза вновь оказывается не у дел. И адюльтер ее бывшего мужа со вновь обретенной подругой не привносит ничего нового, просто открывает глаза, ускоряет процесс понимания того, что ничего, по сути, не изменилось и не могло измениться. Внешняя опора, оказывается, ничего не поддерживает, костыли подламываются. Ситуация приходит к очередному тупику. Первоначальные восторги и умиление чужой простотой быстро сменяются растущим раздражением и очередным разочарованием. А из нахлынувшего разочарования вспыхивает ненависть. Впрочем, и она не является Большим Чувством.

Финал фильма – какой-то смятый, оборванный и нелогичный, впрочем, как сама Жизнь. Героиня пытается убить свою воспитанницу, но, разумеется, не может этого сделать, ибо ничего в этой жизни – ни плохое, ни хорошее – не может довести до конца. Остается тривиальная сдача надоевшей подруги в «ментовку», как собачки: понравилась – взяла из приемника, разонравилась – вернула туда, откуда взяла. Чтобы потом сожалеть и раскаиваться, обрести новые поводы для самокопания. Финальные поступки – не что иное, как очередной акт безжалостного саморазрушения главной героини.