Артем Полярин - В зоне листопада

Энграмма Миши №2

«Как же тянет к этой Инне Викторовне! А она все Стеценко да Стеценко! Надо этого Стеценка будет прибить как-нибудь. Кирпичиком по светлой головке. Чтоб знал, говно! Может, тогда Инка добрее станет. Сиськи у нее какие! Так и впился бы! До крови! А то – тройки одни лепит. Кирпичиком с крыши? Или лучше вечером. По темному. У подъезда. Шило в инструментах взять. И в жопу ему вонзить. И еще раз. А? Да просто задумался… Нет, хорошо выспался. Пестик? Ну это…у растений такая штучка. Тебя бы за пестик сочный ухватить! Это…да! Женский…этот. Ну да, этот…орган! Да, орган! Да это ты, Стеценко, только об этом и думаешь! Урод, проклятый! Ненавижу! Говнюк мамочкин! Ну почему – тройка?! Я же ответил! Блин! Пацаны, отвалите по-хорошему! Вот бы головой о стену сейчас одного приложить, чтобы коридор кровью залило! Другие разбегутся. Ты чего, урод, руки распускаешь?! Толпой не честно! Один на один давай! И пойдем! За парашу. Идем! И идем! Ну что!? Пришли. Вот и молись теперь, урод! Нет! Я ничего не делал. Руки в крови!!?? Это не моЯ! Я ничего не делал! Это не Я! Кто мертвый!? Идите на хрен все! Отпустите! Больно! Получи, урод! Ай! Куда вы меня тащите!? Какой директор!? Эвелина Петровна!? Какая психушка?! Вы что с ума все тут сошли??!!»

Глава 8.

Никон не ожидал увидеть их здесь. Да, они почему-то присутствовали на суде. Сидели тихонько, в уголку, изредка перешептываясь. Никон заметил их не сразу. Но увидев, периодически ощущал на себе неотрывный внимательный взгляд в потоке других, совершенно разнообразных взглядов, веявших пестрым сквозняком из многолюдного зала.

Как и тогда, они пришли извиниться. Бывают же такие люди, которым всегда надо перед кем-то извиниться. Словно для них это смысл жизни – выпросить чье-то прощение. Может быть, они сами не умеют прощать и, от того, думают, что и другие не могут их простить? А, может быть, они не умеют прощать себя и поэтому им необходимо прощение со стороны? Воспитание такое? Как бы там ни было – это люди хорошие. Надежные. Страх перед чувством вины запрещает им делать зло.

Явились мрачны. Оба. Даже мрачнее, чем тогда еще, в другой жизни. Сложно даже определить, кто из них мрачнее – Берестов или монахиня. Принесли с собой много вкусной снеди. Робко выложили на стол. Объяснили наперебой:

– Мы пришли просить прощения за Юлю.

– Простите нас, пожалуйста.

– Мы уговаривали, ее как могли.

– Доказывали, что это бесчестно и низко.

– Она не понимает. Понимаете?! Не понимает!

– У этого поколения совершенно нет совести!

– Оно не различает добра и зла.

– Не чувствует чужого страдания.

– Они родились с изуродованной, поломанной душой.

– Не вините ее, пожалуйста!

Никон молчал. Стало тяжело. Очень горько смотреть и слушать этих стариков. Несчастных, деморализованных. Ежесекундно осознающих сейчас и повторяющих вслух чужому человеку, что их потомство уродливо и безумно. Как же это мучительно – вот так признавать, что чаяния и надежды, ради которых положена жизнь, в ближайшей перспективе обернулись горем и бесчестием. Не в силах терпеть накала боли, Никон отвлекся, вообразил эти лица в иной сцене.

Вот, еще моложавый Берестов, с восторгом взирает на маленький сверток, что держит в руках невестка. Осторожно, стараясь не нагрубить толстым пальцем, приподнимает конверт. Любуется долгожданной внучкой. В голове профессора уже мелькают кадры будущих успехов третьего поколения. Золотая медаль. Хорошая профессия и работа. Образцовая семья. Все будет лучше, добрее и светлее, чем было у них. Потомство должно быть совершеннее предков. Иначе, зачем тогда стараться? Зачем вкладывать в него душу?

А вот, молодая еще монахиня. Еще даже и не монахиня вовсе – преподаватель. Как же дочка похожа на нее. Те же живые, подвижные глаза. Тот же нервный рот. Напряженная и подвижная, как красная расплавленная медь, красота. Кричит на Берестова: осторожнее! Всматривается во внучкино личико. Розовое, хаотично вращающее по перспективе большими серыми глазищами. Корчащее гримасы. Растягивающее пухленькие губки в оживленной, кажущейся приветливой улыбке. Монахиня ищет дочкины черты и находит. Да, больше похожа на дочку. Наша порода.

Берестов задается вопросом глобальным и сейчас, особенно распространенным и актуальным:

– Что же теперь делать?! Какая же это несправедливость! Невиновного человека посадить в тюрьму.

Монахиня усугубляет надрыв:

– Ложное обвинение – это же страшнейший грех. Это же преступление против истины и любви. Как отмыться-то теперь!?