Валентин Гуржи - Поселок

кастрюлю, когда мама снова ушла к зеркалу.

– Удивительно, – сказала мама, как только Наташа соскочила со стула, – когда его нет, ты

прекрасно ешь. И никто не требует, и никто не шумит.

– Кого нет? – переспросила Наташа.

– Кого, его… дяди Роберта, – произнесла мама.

Наташа поджала губы.

– Нет уж, мамочка, – и наклонив голову на бок, добавила – он папа.

– Был папа, да весь вышел, – не настойчиво, с едва заметной досадой ответила мама.

Наташа представила, как это могло произойти. Вот он – папа. Настолько огромный, что

своими руками, ногами, и всем, что было при нем, заполнил бабушкин дом – комнаты,

коридор, кухню, все углы, умудрился гигантскими ступнями своих ног расположиться под

кроватями. Одной ногой под маминой, другой – под Наташиной. Его шея каким-то образом

влезла в дымоход печки, которой бабушка давно уже не пользовалась, а голове не хватило

места – она смешно разместилась на трубе и осталась торчать там, как скворечник,

возвышаясь над всеми соседскими крышами. Потом папе надоело жить в такой тесноте, он

стал ворочаться и по частям выходить из дому. Последняя, наверное, покинула дом –

скатилась с крыши – голова, когда услышала бабушкины нехорошие слова. А может быть,

еще и не скатилась. И если это так, то очень печально: сам папа без головы где-то ходит

теперь беспризорный, а его мама, бабушка Нелли, будет потом говорить, что он потерял

голову окончательно.

Наташа понимала, что все придуманное смешно, но смеяться почему-то не хотелось.

Когда Наташа спрыгнула со ступенек крыльца, она поняла, что опоздала. Борька, не

дождавшись ее, уходил к озеру вглубь сада. Наташа побрела вслед. Пройдя несколько шагов,

она обернулась… На трубе дома была не папина голова, а сидела черная ворона, повернув в

сторону клюв и хитро, одним глазом следила за Наташей. «Наверное, он уехал к бабушке

Нелле», – решила Наташа, и если это было так, то оставалось только спросить у самой себя,

где же он теперь будет жить? Неужели теперь совсем чужая девочка назовет его своим папой?

Ведь недаром еще утром мама сказала ей, чтобы она не расстраивалась – они найдут себе

другого папу, еще лучше. Наташа подумала, что это будет совсем чужой дядька. Она

представила его очень чужим и даже страшным, и, забыв, что впереди идет Борька, тихо

всхлипнула, закрыв ладонями лицо. Борька остановился, сказал угрюмо «чего ты?». Наташа

его не услышала. И про себя сказала маме, что ей не нужен другой, ей нужен только ее папа.

– Ты чего? – снова повторил Борька.

Внизу заблестела вода. Солнце поднялось и пекло макушку. Такое же яркое, но не очень

знойное, было оно на море, в Гурзуфе, когда в прошлом году они отдыхали втроем. Папка там

казался странным. Он почти не обращал внимания на Наташу. Верней, мама не давала ему

проходу. То бросалась в набегающие волны, в самую середину прозрачной водяной стены,

топила его там где-то далеко в глубине, и Наташа боялась, как бы и на самом деле он не

40

захлебнулся. То вдруг сама падала со скалы в море, и тогда всякие игры и купания с Наташей

прекращались. Он немедленно должен был спасать эту хитрую мамку. Брал Наташу в охапку,

она вырывалась с плачем, не желая выходить из воды, ставил на мокрые камушки, абсолютно

голую, и дрожащую, а сам бежал вдоль берега к скале. Потом они возвращались, обнявшись,

садились возле Наташи и целовались. А ей становилось обидно. Она долго терпела, понимая,

что это взрослые и с ними ничего не поделаешь, что хотят, то и вытворяют. Но получалось

как-то само собой, что обида выходила наружу, слезы тихонько текли по щекам и от стыда,

закрывшись руками, она неудержимо ревела. Мама останавливала папины объятия и говорила

тихо, чтобы никто не слышал: «Поцелуй ее»… После ее слов какая-то сила подхватывала и

толкала Наташу к нему. Все пропадало – и обида, и слезы, смешавшиеся с брызгами волн

прибоя. Он целовал ее влажные глаза, падал на спину и притворялся побежденным.

– Меня папа всегда целовал, – радостно сказала Наташа.

Борька не ответил, сделав вид, что соображает.

– Он целовал, а мама – нет. Но я маму все равно люблю, Боречка.

Борька промолчал.

Впереди заблестела вода. Повеяло прохладой.

– Как ты думаешь, папа меня любит? – с надеждой тихо спросила Наташа.

Борька остановился. Его круглое лицо с коротким тупым носом и зелеными глазами

осуждающе уставились в Наташу.