Евгений Чепкасов - Триада

– Слова ваши утешительны, – сказал Гена со вздохом. – Но сама ситуация очень грустная.

– Главное в этой ситуации – не делать глупостей, – заметил батюшка.

– А еще, отец Димитрий, я после написания рассказа в церкви стал отвлекаться, а до того почти никогда, – признался юноша.

– Многие отвлекаются – еще раз тебе говорю. Но вообще-то, литература – штука коварная. Знаешь историю с Флобером?

– Нет, наверное.

– Когда он написал, что его госпожа Бовари отравилась мышьяком, он и сам слег с симптоматикой такого же отравления.

– Круто! Не знал!

– Так что поосторожнее с литературой: можно отравиться. И еще кое-что об осторожности… – священник примолк, вероятно, сомневаясь, продолжать ли, но решился и продолжил: – Ты не знаком, случайно, с Иваном Федоровичем?

– Каким еще Иваном Федоровичем? Фамилия у него какая?

– А никакой фамилии нет.

– Значит, не знаком, – сказал Гена с улыбкой.

– Ну, и слава Богу! – облегченно выдохнул отец Димитрий. – А в азартные игры, случайно, не играешь?

– Нет, конечно! И не на что, и незачем.

– Тоже слава Богу. Просто явился ко мне вчера Иван Федорович и пожелал тебе удачно сыграть.

– Откуда он меня знает? – изумился Гена.

– Он многих знает, – усмехнулся отец Димитрий. – Страсть как любопытен. Впрочем, не бери в голову.

«Ничего себе «не бери в голову»!» – недоуменно подумал Валерьев, но вдруг вспомнил, что чуть было не забыл рассказать батюшке о глухонемых, и сразу же рассказал, и в процессе рассказа непонятный Иван Федорович начисто выветрился из памяти.

Отец Димитрий внимательно выслушал и сказал, что идея литургии с сурдопереводом очень интересна, и он расспросит своих глухонемых прихожан о таких же знакомых («Как это – расспросите?» – «На бумаге, письменно»), и если наберется община, то можно будет ставить вопрос перед церковным начальством и искать сурдопереводчика. Гена рассказал о Вале Велиной и об окормляемой ею общине глухих, и вот бы хорошо было бы, если бы… Батюшка ответил, что конечно-конечно, пусть приводит ее, поговорим, но только, Гена, я по опыту знаю, что свидетели Иеговы – люди маловменяемые…

Едучи домой в троллейбусе, Гена внимательно просматривал свою рукопись с пометками отца Димитрия и думал, что вот здесь согласен, а здесь он явно не прав, а тут сделано просто гениально и ни в коем случае нельзя трогать. «А связка между частями – пальчики оближешь! – рассуждал Валерьев. – «Небо было цвета глаз старика, впавшего в детство» и «Бесконечная радужка неба глядела на меня взором новорожденного». Великолепно!»

* * *

Бесконечная радужка неба глядела на меня взором новорожденного, а я, оценив этот взор, ссутулился и уставился под ноги. Там угрюмо стлался грязный асфальт, искусанный людской обувью. Вскоре в поле зрения как-то исподволь сунулся куст, увешанный жемчугом, – сунулся и исчез. Приподняв голову, я посмотрел в сторону и в шаге от обочины увидел растительного франта, метнулся к нему, аки тать, дернул за букли, сорвал жемчуга, сколько рука взяла.

Я шел, и сеял снежные ягоды, и давил их, катящиеся под гору, обижено хлопающие, верткие. И подумалось ненароком: «Осанна! Осанна в вышних!» Я встопорился и, обозвавшись богохульником, вдарил себе по скуле на полном серьезе, так что потом долгонько потирал ушиб.

Но надо было спешить, и я спешил, и, стыдливо отворотившись, прошмыгнул мимо нищего, наблюдавшего самобичевание. Нищий был настоящим калекой с измызганной брючиной, подогнутой на культе ноги, – грех такому не подать. Но я не подал, хотя пара купюр в кармане джинсов оглушительно хрустели при ходьбе и назойливо терлись о ляжку.

«Не для тебя такие купюры, старче! – мысленно оправдывался я. – Зачем они тебе? Знал бы, что пойду в церковь, набрал бы мелочи и уж тогда ни за что тебя не обошел. А сейчас прости…»

Миновав кладбищенскую калитку, я перекрестился, поклонился спинам спешащих на службу и вновь увидел нищих. «Сколько же вас, нищие! – подумалось мне. – Стоите вы по обочинам, христарадствующие, и приходится тащиться будто сквозь строй… Ведь и не праведники вы: из-за мест грызетесь, заколачиваете намного больше моей стипендии, просите на хлеб, а тратите на водку. Не все вы такие, но многие, многие! Что ж вы, поздравляющие с праздничком, не спешите на службу, а стоите и караулите прохожих? Ась?!»

Но никакие обличительные монологи не могли одолеть стыдобушки, и я усердно наблюдал за дамскими копытцами, цокающими впереди. Надо сказать, в этом наблюдении не было ничего порочного, просто необходимо было куда-то сунуть взгляд… Но внезапно копытца, стабильно шествовавшие предо мной, срулили к беженке-чернушке с картонной мольбой на груди, и монетка скакнула в плошку. Отдернув обожженный взгляд, я едва не побежал, но гора была крута, сердце заколошматилось, и я возвратился к привычному шагу.