Алексей Иванников - Заслуженный гамаковод России

Но разве может какая-то женщина повлиять на давно сложившийся порядок, освящённый временем: я был, есть и буду вторым в своей стае, и никакие изменения не могут оторвать меня от хозяина, которого я только и люблю и уважаю всей своей душой. Все же прочие должны стоять ниже: им позволено лишь гладить меня и расчёсывать шерсть, свалявшуюся и пропитанную потом и грязью: они делают мне приятно и ублажают меня, и кто же откажется от лишней помощи и сочувствия, сопровождаемого явным почётом и уважением?

Однако совершенно не означает это, что я готов проявлять ответную любезность: конечно, я могу лизнуть руку или повилять вежливо хвостом, выражая осторожную радость, но ждать от меня чего-то большего? Я ведь хорошо вижу, что мой хозяин думает про человека, с которым разговаривает: и лишь природная сдержанность и воспитанность не позволяют мне озвучить тщательно скрываемое. Сталкиваясь с соседом, живущим ниже – что происходит довольно часто во время прогулок – хозяин морщит лицо и отворачивается, и только наглость и настырность соседа заставляют его вступить в разговор. Разумеется, я не в состоянии понять смысл беседы: только совершенно явно речь идёт о не самых приятных вещах, затрагивающих моего хозяина: он старается уйти и отвязаться, но разве можно легко уйти от типа, норовящего схватиться за куртку или пиджак? Он берётся пальцами за лацкан и нагло надвигается, и что остаётся мне делать? Уж тут-то я показываю зубы: подобравшись, я начинаю рычать, сначала тихо, потом наращивая громкость, пока до наглого типа не доходит серьёзность и опасность ситуации: он наконец видит приоткрытую пасть и капающую слюну, и только резкое отступление может помочь ему в такой ситуации, потому что хозяин – единственное, что у меня есть и из-за чего я могу по-настоящему напасть и перегрызть глотку.

К счастью, такого пока не случалось: все возможные противники вовремя останавливаются и дают задний ход, хозяин же не поощряет меня на самые крайние проявления. Самое большее, что я могу себе позволить в его присутствии – разок несильно куснуть возможного агрессора – тут же отступив и приготовившись к защите. Однако ни разу ещё не последовало продолжения: в крайнем случае возникают визг и вопли, и противник кричит и размахивает руками, только сильнее зля и подстёгивая меня, и здесь уж я советуюсь с хозяином, обмениваясь с ним внимательными взглядами.

Так же вот было и сегодня: завершив обход основных меток, мы уже подходили к подъезду, когда неожиданно выскочили два типа и встали на дороге. Я сразу насторожился: чтобы кто-то смел мешать моему хозяину? Когда такое было? Но оглянувшись, я заметил испуг: он не оттолкнул их – как сделал бы по обыкновению – и не прошёл мимо: он напряжённо следил за ними, топчась на месте и не пытаясь даже посоветоваться со мной. Наконец они заговорили: столько наглости и непочтительности по отношению к хозяину мне ещё не доводилось встречать в своей жизни, и даже я сам немного испугался, проникшись тревогой: а кто же они такие? К счастью, недолго продолжалось это: они закончили и отступили, и только тогда мы смогли войти в дом и подняться в квартиру, где жили всё последнее время.

Сразу же начались сборы: сколько раз я переживал уже подобную суету и беготню, неизменно кончавшуюся тем, что вещи укладывались в чемоданы и хозяин вместе с очередной его женщиной относили их в машину, способную вместить немалый груз. Машина, безусловно, является его гордостью и любимой вещью, которой он хвастает перед посторонними – даже наверно больше, чем женщинами, оказавшимися в его власти. Главное же то, что никакая другая машина не в состоянии угнаться за нами: когда мы мчимся по улицам ночного города, то никому лучше даже не пытаться встать у нас на дороге или заняться преследованием. Сколько глупых кошек или крыс оказалось раздавленными или отброшенными на обочину, где и окончилась их ненужная жизнь! Даже люди не могут чувствовать себя в безопасности: неоднократно мы сталкивались с не сознающими своего положения, и что же происходило потом? Визг тормозов, перекошенное от страха лицо и несущиеся нам вдогонку напрасные вопли и междометья, абсолютно не способные повлиять на наше победное движение.

А пока у нас начались очередные сборы: даже я возбудился, глядя на бегающих и суетящихся хозяина и его женщину: они вываливали стопки одежды из шкафов и плотно набивали чемоданы, тут же рассовывая другие, хрупкие предметы вроде посуды или украшений. Во мне что-то взыграло: я схватился за полотенце, выпавшее у хозяина, и принялся играючи возить по полу, но на этот раз никто не поддержал меня: он просто шлёпнул меня и вырвал мягкую надорванную тряпку, так что я отошёл в сторону и всё оставшееся время грустно пролежал у входа, где росла и копилась гора вещей.